Через Пармскую стынь

(Продолжение.
Начало в № 35, 36)

Через неделю лист берёзы почти что с пятак, с медную монету. Примета эта верная: мошка идёт в лёт, и хариус вот-вот начнёт охоту за ней на отмелях и перекатах. Но прогноз неутешительный: дожди всю неделю, а потому снова поездка отложена. Случись что непредвиденное, и я опоздаю на паровоз в понедельник, а ведь мы собрались в Левашово под Петербургом на открытие памятника итальянцам – жертвам Гулага.
Санкт-Петербург, 29 июня 2007 года. Спальный район за Ладожским вокзалом. Сын сестры Юрий с вечера заправил спортивный ВМW – свой любимый Бумер, и вот мы мчимся на полной скорости за город, обгоняя «Жигули» и джипы. С урчащим клёкотом мощный двигатель всасывает топливо, а мне чудится предсмертный хрип. К северу отсюда казнили двоюродного брата деда, раскулаченного в Керчи при разгроме НЭПа. Владелец двух судов и штурман Джакомо Перголо попытался отстоять имущество, да пришлось бежать. Однажды ночью он вдруг объявился в Дружковке, долго говорил о чём-то с братом, а затем исчез навсегда. Из всех итальянцев он один постоянно носил шкиперскую бороду. Отцу запомнилась и веселящая пляска палубы, когда он мальчиком впервые ступил на корабль. Вот после этого дед Гаэтано сжёг документы на владение семиквартирным домом по улице Стемповского. Так родовое гнездо прадеда Николо Басси перешло в собственность государственной банды чинуш с наганами. Чёрные «ангелы» Сатаны вновь перевоплотились в сеятелей смерти Голгофы-страны.
И вот в Интернете я отыскал нужные мне сведения. Они говорят сами за себя:
Поминальные списки Карелии, 1937-1938:
Уничтоженная Карелия. Ч.2. Большой террор.
Петрозаводск, 2002
(Ряд справок уточнен по архивным и печатным данным в Центре «Возвращенные имена» при Российской национальной библиотеке)
Пергало Яков Викентьевич, 1881 г.р., место рождения: г.Керчь, итальянец, заключенный Беломорско-Балтийского комбината НКВД, штурман. Арестован 20.01.1938 г.Тройкой НКВД Карельской АССР от 15.04.1938 г. осужден по ст. 58-10. Расстрелян 20.06.1938 г. на ст. Медвежья Гора (Сандармох). Реабилитирован прокурором Карелии 17.05.1989 г.
Начинается дождь, и вокруг так свежо и чисто. Проверяю электронное приглашение г-на Бигацци и сверяю карты из программы поиска объектов. Подруга племянника Олеся выросла в этих местах, и она что-то подсказывает по маршруту. Оба, словно модные «готы», затянуты трауром чёрной кожи. Боясь опоздать, мы все волнуемся перед неизвестным…
Не нужно думать, что невинно осуждённые безропотно ожидали близкой смерти. Нет, для многих освобождение, пусть даже на миг, стало основной целью. Одна из зон восстала и здесь, под Усинском. Выписка из протокола постановления Бюро Коми обкома ВКПб стыдливо обозначила восстание в Усть-Усинском лагпункте «Рейд» как пустяшное «контрреволюционное выступление». Формулировочка странная, поскольку под неё легко мог попасть какой-нибудь чих, а не то, чтобы «малая война на Печоре». Интрига в том, что вчерашние зэки действительно совершили настоящий рейд по тылам Воркутлага, пытаясь создать настоящую армию и освободить всех. Для них была невозможной сама мысль о новых, «незаконных» сроках к тем, что они отбыли уже здесь, в этой глуши. Важно то, что инициатором событий явилось само руководство лесозаготовительного пункта, тоже из числа бывших заключённых. Заняв с боем Усть-Усу, первым делом захватили почту и банк, но денег не взяли. Между тем испорченный телефон вызвал настоящий переполох в округе: прошёл слух о высадке крупного немецкого десанта! Только спустя три месяца, в марте 1942-го, последний отряд из пяти человек был окружён в верховьях Лыжи. Примечательно, что в процессе боевых столкновений стрелки-вертухаи нередко разбегались, унося ноги. Этим убийцам и мучителям тоже хотелось жить.
История национально-освободительного движения коми народа по-своему драматична и достаточно малоизвестна. После перелома в Гражданской войне Советы взялись и за окраины, жёстко подавляя местные тенденции народного самоуправления. Республика Коми, имевшая выход к Ледовитому океану, пыталась объединиться с Финляндией, с близким по крови народом. В результате отчаянной борьбы её лидеры были уничтожены, а на карте СССР возник Ненецкий автономный округ – искусственный дубликат запланированной уже территориальной единицы (Ямало-ненецкого округа).
Насильственное раскулачивание коми крестьянства имело свои характерные особенности, связанные с образом жизни прирождённых охотников, рыбаков и оленеводов. По свидетельству жителя Усть-Усы Игоря Чекушина, дом его прадеда в одном из сёл Ижемского района был национализирован, и в нём обустроили школу. Только для кого была она, эта школа: вместе с детьми семью Каневых выбросили на улицу, прямо в глубокий снег. Однако младшие братья уже гнали большое оленье стадо по берегу моря Баренца на восток. «Великий морской путь» успешно завершился во Владике, откуда сильные духом отправились в Австралию. Человек труда нигде ведь пропасть не может. Нигде, кроме тогдашней…России, и оба брата наверняка прожили долгую жизнь.
Эта семейная легенда может быть проверена через «Русский журнал», выходящий в Сиднее. Попытка отыскать потомков Анны Ди Пьеро на Зелёном континенте пока не удалась, так как электронный адрес издания изменился, а по новому адресу ответа пока нет. Племянница моего деда уехала из России вместе с мужем, а три младшие сестры остались. Когда-то их вместе снял известный фотограф Керчи Рубанчик, эмигрировавший во Францию. Знал ли маэстро о том, что запечатлел внучек воина-гарибальдийца? Судя по дагерротипу, он пережил прекрасное…
В 30-е годы Усть-Уса разрослась до крупного посёлка благодаря своему выгодному положению на речном пути к Воркуте. Любопытно то, что оборудование для строящегося в селе консервного завода поступало прямиком из Керчи. Там же готовили специалистов профильного производства. А в расчётном отделе Керченского отраслевого предприятия работала вместе с Мариеттой Домениковной Парчелли Лора Джакетти. Данный факт воочию убеждает в том, насколько неожиданными могут быть связи и невероятными совпадения.
Каждый год в День Победы тихий дружковский дворик на Радченко-40 собирал вместе ветеранов. Накрывался общий стол, за которым до позднего вечера слышались здравицы, и скупою слезой стекала память. Праздничная музыка сливалась с шуршанием орденов и перезвоном стаканов: вчерашние моряки и разведчики, танкисты и лётчики составляли теперь единый экипаж победителей. Затаив дыхание, ребятня слушала героев, постигая географию подвига.
Как говорят, в семье не без урода… Сосед в штатском тихо пил рядом. А, напившись, снова затевал откровения, от которых кровь стыла в жилах. Ужасы войны воплотились у него в кошмарные видения пыток узников, которым давили пальцы и выкалывали глаза. Все привыкли к тому, что из года в год повторялась одна и та же история: ожидавший жалости получал по сусалу, и жена-медсестра на себе волокла его «с поля боя», отирая платком кровь и сопли. Наверное, любой иной кающийся грешник получил бы уже исусово прощение…
Отец, всегда нелестно отзывавшийся о Вожде народов, заметил однажды, что ему «спасли жизнь», отправив вместо фронта в лагерь. Почти все его одноклассники сгинули в той войне, а другу Балыку ещё «повезло»: лишился руки, не такая уж и беда для юриста. Тогда, в военном столе (военкомат был в Константиновке), особняком отобрали команду по заранее утверждённым спискам. Офицер стал громко называть фамилии: «Кох! Миллер! Пергало! Шнайдер!», и пока что никто не знал, чем обернётся такая вот перекличка, и какие рубежи они едут защищать. На вокзале, при погрузке в эшелоны, никто не пел под гармонь, не плясал вприсядку. Лица мужчин были суровы, прощались с родными, как в последний раз. Все понимали: идут на смерть. По звонку жены со станции дед принёс из дому осеннее пальто и фуражку с маленьким козырьком и с небольшой кнопочкой сверху. И вот поезд увёз младшего сына, и теперь на очереди был старший. Не первый раз где-то в груди слева кольнуло. На его трудовой книжке недавно возникла размашистая чернильная вязь: «В эвакуацию!». Нужно было спешить с упаковкой цехового добра, с оформлением документов и чёрт знает с какими ещё хлопотами.
Левашовская пустошь. Торжественная тишь погоста. Громадные ели сторожами вдоль глухого деревянного забора. Мы подъехали раньше кортежа, и минут через семь появилась съёмочная группа 5-го Канала. Затем показалась вереница машин, из автобуса неторопливо вышли итальянцы – родственники погребённых, и гости из Ломбардии. Распорядителем оказался Анатолий Разумов, имя которого было мне известно по организации «Возвращённые имена». За воротами взгляду открылась совсем уж невиданная картина: кладбище-лес с белыми от лент стволами, с одиночными и групповыми холмиками безо всякого порядка, как в далёком языческом прошлом. Часть могил уже была сгруппирована по этническому признаку: вот памятник украинцам, а далее – еврейский монумент. Церемония протекала удивительно просто: итальянский посол без охраны, хоровое пение, скорбные слова страшной правды.
И вот сдёрнута ткань с мраморного куба, опоясанного бронзовой ветвью, будто терновым венцом. Возложены красные гвоздики и венки. На итальянском языке высечены памятные слова посвящения жертвам ГУЛАГа, включая и итальянцев Крыма. Вечная Память спящим здесь…
Лето 2007-го оказалось по-настоящему жарким. Периодически прерывая ремонт квартиры в Купчино, я старался следовать составленному плану: изучение материалов по Керчи в Национальной библиотеке, краеведческий музей, поиск архива Шишмарёва и прочее. В моём распоряжении к тому же оказался безлимитный Интернет. Компьютер Анжелины с двойным винчестером постоянно включен, и я активизировал переписку и скачивание разных файлов – от Новой Хронологии до раскопок в Дманиси. Звонил Марку Пиккардо, который живёт на соседней улице (вот неожиданность!). С другом кузена Франческо близко мы познакомились ещё в прошлом году. Как-то после работы он заехал вечером, и мы славно поболтали за столом, запивая отбивные с помидорами пивом. Не помню уже, что такого он рассказывал, но Val веселилась от души! Когда мы спустились во двор, то сразу же заметили: из его тёмно-зелёных «Жигулей» шестой модели потёк тасол. Я подошёл и в отчаянии пнул итальянской туфлей пыльное колесо: «О! Русский Фиат, рабочая лошадка, гуд!». Позже из Генуи позвонила Аллочка: «Слушай! Марко назвал твою Валю garbo!». Меня это ничуть не удивило, ведь взывать к уму женщины – последний приём пылкого мачо. Мне же до христовой пенсии остаётся горбатиться на своих женщин, как их ни называй: Грэта, Габриэль или Розочка.
Мы собирались на Украину, и я втайне надеялся посетить Керчь после Дружковки. Увы, меня поставили перед фактом: если уж отдыхать, то за рубежом. И вот уже мы пересекаем границу Италии в Альпах. Неожиданно весь автобус зааплодировал, и женщины впереди громко запели! На крутых виражах ночной дороги, то слева, то справа оживали и гасли яркие трассеры огней, убегавших из-под колёс прямо по асфальту. Тяжёлая машина ухнула внезапно в туннель, и огни заплясали на стенах. Через час мы начали 20-км подъём по серпантину внутри огромного, раскачивающегося Ваньки-Встаньки. Оглушительный визг сменился вздохом облегчения, когда из разорванной тенями тьмы внезапно возник силуэт горного отеля…
Чем-то озабоченная хозяйка «Альпийской Розы» впервые улыбнулась, когда утром я попрощался с её милым гнёздышком: «Всего доброго, я вернусь!». За обеденным столиком во Флоренции мои вспомнили вдруг это «наглое утверждение» и стали хохотать. Я же заказал к пицце кружку итальянского пива, которое понравилось мне не только потому, что было холодным. Официант тоже улыбался, думая: «O! Mamma mia! Какие они непосредственные, эти русские!».
И всё же я был слегка обескуражен, ведь совсем не так представлял встречу с исторической родиной: не пришлось мне целовать землю и обнимать зелёную оливку. Думал я приехать как исследователь, а пришлось туристом с ограниченным маршрутом. Он исключал Геную, Милан и Бари, но разве мог я огорчать дочь и жену? «Хорошо, – подумал я тогда, – ведь из всего можно извлечь пользу!». Отныне я носил с собой яркий блокнот с Феррари на обложке, куда заносил всё самое интересное. Наша гид Римма по-настоящему влюблена в Италию; она вычислила меня по фамилии и объявила всем, что в группе есть итальянец! Так стал я переводчиком поневоле, научив каждого магическому слову «sconto». Оказалось, что предки Риммы – тоже из Крыма, и что отец назвал дочь в честь Вечного города.
Мы жили под Римом среди руин античного города Непи, в чудеснейшем отеле «Antico Residente». Его хозяин, как я заранее узнал, ведёт свой род от этрусков! Синьор Вирджино лично проводил нас в номер, приговаривая тихо: «Sinistra, sinistra», а я незаметно подталкивал Val в правый бок. Затем мы ужинали в старом подвале. Многие вещи здесь были действительно древними, и я не выпускал из рук фотоаппарат. Мы пили настоящее красное вино и болтали с разговорчивым Романо, купались в бассейне и плясали до утра. Перед отъездом господин Вирджино подвёл меня к шкафу в холле и протянул подарок – книгу «Непи» с цветными иллюстрациями.
(Продолжение в следующем номере)