Через Пармскую стынь. Часть седьмая.

Николай Скочемаро много лет проработал на аттракционах парка им. "Ленинской искры" (Продолжение. Начало в № 35-43)
Это сложное сплетение родственных нитей, разорванное изломами трагического пути, то тут, то там выхлёстывает на современную историческую поверхность. В процессе знакомства с Александром Бельским в Керченском музее мы оба получаем важные для себя сведения: один из его предков носил фамилию Стефани! Род Ди Стефано хорошо известен в Керчи и Одессе: такова девичья фамилия жены Джованни Ламорта – бабушки Лоры Скочемаро. Двоюродный дядя Лоры был капитаном одесского порта, то есть семей рода Ди Стефано было несколько. В ответном письме Бельский благодарит меня за усилия, сплотившие керченских итальянцев, и подписывается так: Алессандро Альба.
Затем была важная встреча с Игорем Сидом. Сид – творческий псевдоним художника и поэта Сидоренко. Закончив биологический факультет, Игорь совершил два кругосветных путешествия на исследовательском судне в качестве художника-анималиста. Его рабочий стол был завален стопками великолепных рисунков глубоководных акул и прочих заморских тварей (пока одного хамелеона вырисуешь – сам цвет поменяешь!). Наше знакомство состоялось при необычных обстоятельствах: открыв дверь, Сид приложил палец к губам. «Ни слова об итальянцах!» - прошептал он. У них с Оксаной в гостях был Сергей, ходивший на судне вместе с Игорем. Он появлялся раз в полгода и всегда – в периоды каких-то заварушек. В экспедиции Сиду не с кем было поговорить, как вдруг простой матрос «заговорил стихами»! Впрочем, он напичкан ненужными знаниями, своего мнения не имеет, как и эмоций тоже: ничего не выражающее лицо! Я с удивлением отметил, как парень через тридцать минут повторил мой же аргумент в споре. Сид увёл его под предлогом телефонных переговоров, и я пошёл с ними. Прощаясь, Сирожа сказал: «Это место называется Конская пустошь» (район улицы Ворошилова – Блюхера). Сид удивился: «Я и не знал, где живу!».
Хотя сволочей хватало, в КГБ всегда было тяжело с кадрами. Но ведь сами же виноваты: не нужно было палить по сторонам! Только трусы боятся своей тени. Или неврастеники. Такие вот агенты 00-ХУ служат для приманки интеллектуалов на мнимый свет истины. Когда он показал примитивнейший тест для философского факультета, я всё понял. Текст представлял из себя окрошку из декартовских штампов и строчек из Библии для детей, какие дарят в Воскресной школе. Я сказал Сиду: «Да не хочет он учиться. Разве бы ему не помогли благодетели?» Игорь согласился, и мы сразу же позабыли о нём: впереди было общее важное дело. 24-го августа вечером Сид позвонил Леониду Парчелли с тем, чтобы Совет ОИДК собрался у него на работе. В 16-00 следующего дня мы подъехали к Леониду Николаевичу; Наталья Горбулёва (Ди Лерно) и Галина Сколярино были уже там. Вошла Рита Леконте со словами: «С приездом!». Мы обсудили важнейшие вопросы и наметили план действий. Я узнал и о том, что организационное собрание итальянцев чуть было не сорвал странный тип, которого пропустил охранник. В конце концов, из зала его вывел Савелий Ди Лерно, и заседание продолжилось.
Вечером в центре города мы встретили Николая Сизоненко с фотокамерой. Он снял католический храм для отца Романа и сделал копии с «Сестёр» Рубанчика для газеты. В «Керченском рабочем» появилась статья с этой фотографией для того, чтобы керчане опознали, кто же на ней запечатлён. Василькиоти, впрочем, сразу сказала, что это – Анжела Ди Пьеро, однако о младших сёстрах никто ничего не знал. Позже мне показали фото старшей сестры в Австралии: роскошная вилла с бассейном и т.п., но её правильное имя было другим – Анна (Нюня). Накануне Гранковская принесла Николаю спасённую ею фотографию умершей недавно итальянки, а вторую склеила и оставила у себя. Вот так родственнички растоптали Память, вынесли ненужный хлам на помойку! Не дай бог помереть вот так же! Чтобы листочки твои кружились по ветру, пугая ворон…
Лина застала меня в типографии за подготовкой списка членов Общества и объявлений в газеты. Мы долго гуляли с ней по Митридату, заходя в самые укромные места, где балконы в глухих двориках лепятся, будто ласточкины гнёзда. Из-за этой восхитительной женщины стрелялись офицеры, да и сам я чуть было не пропал. Она словно вела меня за руку по волнам жизни, по волнам своей бурной юности. И я, может быть, впервые пожалел о том, что не родился в году этак 20-м. После обеда мы пили кофе, а затем я бережно упрятал подаренное мне старое фото и закрыл тетрадь.
Уступив просьбам обаятельной хозяйки, я остался в её доме ночевать. Я всё ворочался на узком ложе, заботливо укрытый каким-то серым старомодным пальто. За окном светало, и уличный гам оживал шарканьем метлы и стуком подошв ранних прохожих. Слегка давила в бок диванная пуговка, твёрдая, как кокарда. Наконец, я провалился в дрёму, и мне привиделось где-то внизу большое тёмное помещение…что-то ужасное снилось штабс-капитану, так и не севшему вчера на корабль! Зарево пожара застыло в ночном пруду, и с шипением гасли искры. Кровля рухнула, и раздался женский протяжный крик…
Капитан проснулся и сел: голова гудела, и холодные капли прилипли к руке. Вытирая ладонь, он наткнулся на твёрдую рукоять…так, он сделал свой выбор, оставшись умирать в этом городе. И последний новый день разгорался лучами восходящего над Морем солнца. Оно осветило грандиозную пирамиду морского рифа и лестничный уступ у вершины, обернувшейся для него Голгофой. Натянув на себя шинель, Глеб забылся слепым долгим сном.
За окном зацокали копыта, и призывно заржал жеребец! Капитан уже заправлял в станок ленту с тупыми жёлтыми фишками и невольно посмотрел вниз: опустевшая сцена с обломками декораций была усеяна старыми программками и обрывками газет. Нет, не в этом пустом театре возник для него старый гамлетовский вопрос! Кто-то неведомый и чужой разыграл этот дьявольский сценарий с уготованной для него ролью статиста. Дирижировал крошечным молоточком в виске, нашёптывая подсказку. Заходящее солнце пурпуром осветило всадников, и он увидел медные лбы и стяги цвета спёкшейся крови! В очах помутнело, и капитан дважды резко тряхнул головой. Стараясь не задеть лошадей, он передвинул планку прицела выше. В ответ блеснули комиссарские очки в тонкой оправе, и он стал разминать пальцы. Вдруг через разбитое окно влетела маленькая светлая птичка; она прищемила клювом беззвучно орущего блеклого мотылька и, приседая, затрясла гузкою, задевая ствол: «Та-та-та!». Она словно манила его за собой, и он выстрелил, наконец-то! Птаха тот час исчезла, а взгляд застыл на трещине в стене с облупившейся штукатуркой. Тёмная дыра качнулась и поползла выше, пока не раздался глухой стук, и затем что-то гулкое прошелестело по полу…
Его уносило ввысь, сквозь плотную пелену, и вот уже босоногие стражники у ворот в молчании расступились. Заиграла знакомая мелодия, и он увидел две лёгкие летящие фигурки в белых развивающихся туниках. Капитан зажмурился и потёр глаза кулаками: «Не сон ли это снова?». Нет, он услышал звонкие голоса: «Папа! Это папочка к нам вернулся!».
Мне и вправду пора было домой, но в Керчи — большая проблема с билетами. По совету Саввы я поехал сначала в Багерово, где легко приобрёл место до Ясиноватой. До поезда оставалось два с половиной часа, и я быстро нашёл дом Косовой (Ди Пьеро), где познакомился с хозяйкой. Когда Мария Джузепповна увидела фотографию Рубанчика, она спросила: «Это Ваши дети?», и мне совсем стало плохо. Но затем, вглядевшись, произнесла тихо, двигая пальцем: «А вот это – я…»! Меня всего внутри перевернуло, словно старые песочные часы! Снова услышав мою фамилию, она удивилась: «Перголо – такой красивый. Что ты с собой сделал?». Приняв скорбную позу, Мария говорила в волнении: «Гаэтано, Анжелина…Ваша бабушка. Это она Вас послала?» Услышав то, что они давно умерли, пустила слезу, да и сам я чуть не заплакал. Я словно бы угодил в то время, в их чистую далёкую жизнь! И не было уже никакой охоты возвращаться…
Она плохо слышала, однако в свои девяносто с гаком двигалась бодро и вовсю шелестела вёдрами. Пришла дочь Тина и затем внучка Таисия. Оказалось, что в 80-летнем возрасте Мария путешествовала по Италии! Дочь радовалась за неё: «Бабка недавно на демонстрацию собралась. Нацепила красную тряпку на палку!». И вдруг Мария, размахивая клюкой, станцевала для меня гарибальдийский танец, подпевая:
«Vivat Garibaldi!
Liberta Citta!».
Она снова уходила в даль прошлого: «Перголо? Вы – Антоний? Это мой кузен. Капитан дальнего плавания, такой видный, красивый…бороду сбрей!». И тут выяснилось, наконец: её мама – Мария Перголо, сестра деда моего! Поджимало время, и я стал прощаться. Мария просила: «Останьтесь!» Однако же билет, работа…я обнял Марию, поцеловал крепко в щёку и поднял руку, сжатую в кулак. Она ответила тем же жестом, и глаза её сияли неугасимым огнём!
Нет, совсем нелегко жить в этой стране по заповедям, и вдвойне трудно полукровке! Когда ни те, ни другие не считают тебя вполне своим…вот и приходится делом отстаивать слово, глотать из горла водяру и матом крыть эту «Коми-Африку», весь этот зоопарк. Поневоле приходится быть лучшим во всём, детально разбираться в самых разных областях. Но ведь это – старая еврейская тактика, и пока что нечего ей противопоставить. Но не всегда получается, и вот уже в поезде «Воркута - Москва» в шкуре чеченца (как и Ди Лерно когда-то) я отбиваю атаку контуженого «афганца». В полутёмном вагоне эта пьянь кричит: «Убирайтесь к себе на Кавказ!» и неожиданно переходит на гортанный фарси, вертится кликушей (вот сынок!). Конечно, я мог бы его «замочить в сортире» в полном соответствии с указаниями старших. Но мне стало жаль парня. Я понял: он попросту бредит, и моя белолицая жонка – в ужасе. Да уж: такого не увидишь ни в одном кино. И не сыграешь так по сценарию!
5.09.1992 у себя дома в Дружковке нашёл под раковиной в кухне кубло жёлтых тропических мурашей и брызнул на него аэрозолем. Реакция Val была предсказуемой: «Нашёл чем хвастать: привёз из Керчи какую-то гадость!». «Радуйся, - парировал я, - это не самое страшное, что можно привезти из портового города!» Действительно, младший брат Ксаверио Джакетти Себастиано, высокий красивый моряк и молодой гуляка, не раз признавался в том, что у него в «каждом порту по жене». В Керчи все знали о трагедии в семье Антонио Спадавеккиа, когда у них из-за гонореи родилась слепая дочь. Нина обладала прекрасной памятью, но вот замуж так и не вышла. Сестра же Грация вышла за лоцмана Николо Ненно. И второй сын Джованни Ламорта, Стефано, тоже был лоцманом. Существуют и противоположные примеры: после нелепой смерти жены от укола иголкой (сестры Марии Сергеевны Ди Пинто) моряк Ди Марцо тоже быстро угас от тоски. Совсем отказался от пищи, превратившись в скелет. Четверых сироток оставили!
Скоро у них праздник – 7 ноября (1993), а я только вернулся с Севера после шести месяцев беспрерывной физической работы. Ещё качало от вагонной тряски и мутило слегка от застольных откровений. Как удивлялся пожилой Евгений неожиданной попутчице: «Вы – из Вологды? Как же так: конвой жестокий, а девушка – красивая!» Как орала в купейном прицепном опьяневшая вхлам немка: «Я не могу! Я фуею в этом зоопарке!». Всех ведь смогла задеть, со всеми остограммилась: мы с ней покурили-поохали о Воркуте. Девушка-мортира. Горячая, как ожившее ядро. Как вдруг — перегорело; рассеялись видения, улетучились все страхи. Прижало к стенке. Отхлынула кровь с молоком – мелкий обморок. Морока: «Всё, всё, девочка!». Всем телом обмякла и разделилась на это и на то. Эх! Чего только не увидишь в северных поездах, в этих неспешных эскпрессах с заиндевелыми окнами! Такие образцы попадаются – впору закладкой засушивать да на булавку цеплять.
И вот дружковские коммунисты подали заявление на проведение сходки у памятника Ленину. «Не надо переписывать историю, - говорит мне старый член партии, «Трижды инфарктник СССР», и улыбается лезвием ножа, спрятанного в потёмках коллективной души большевизма, - приглашаем и вас на митинг!». Я отвечал не улыбаясь, что меня не будет в городе, и подумал: «Наша история ещё не написана, и как можно очернить чёрное?».
Снова захожу на сайт программы «Жди меня». Это хорошо, что меня никто не ищет: значит, я ещё не потерялся! А вот ответа на моё письмо с предложением сотрудничества нет. Нет ничего и по запросу на Владу Скочемаро, увы. Всё равно необходимо продолжить поиск, продублировав все письма и сообщения.
Летом 2004 года я заехал на два дня с семьёй в Керчь, чтобы показать Город предков Линочке и увидеть, наконец-то, Виталия Басси. Таксист помог нам найти нужный адрес, но Виталий Петрович проживал теперь в другом конце города (недалеко от Сида). Я застал его случайно: он собирался уезжать на дачу. В ходе нашей беседы не удалось, однако, выявить родственные связи, и вопрос повис в воздухе. И только в конце 2007 года я узнал от Юлечки Бойко о том, что его дочь Евгения, проживающая теперь в Италии, хочет со мной связаться. А тогда мы гуляли в сквере у церкви Иоанна Предтечи, обедали на набережной и покупали разные сувениры. Я сфотографировался возле не так давно отреставрированного католического храма, в котором был перерыв в службе.
После закрытия комиссарами этой церкви в пристройке к ней поселился сторож, растивший порося. Сей богохульник вывесил окорок над…алтарём. Естественно, что Господь не спас его от промысла воровского, и мясо украли! Позже в ней устроили спортивный зал, чтобы советские дети росли крепкими и закалёнными защитниками пролетарского государства. А «здоровый дух» готовила для них идеологическая кухня. Поразительно то, что в римско-католической церкви Одессы также размещался спортивный зал. Между тем под помостом был ланжерон с останками выдающихся людей города. Но разве дети виноваты в том, что взрослые дяди устроили эту пляску на костях! А вот в православном храме Дружковки, выстроенном французами в псевдо-византийском стиле, большевики открыли…кинотеатр «Свет»! Как говорится, Бог терпел и нам велел.
(Продолжение в след. номере)