Его стихи нужны нам позарез
Анатолий ПАНАСЕЙКО
Девятого января к харьковскому поэту Борису Чичибабину пришел девяностый день рождения. На именины-чтения съехались друзья-почитатели из многих уголков бывшего Союза, но уже девятнадцатый раз не было юбиляра.
Книгочей, мыслитель, воин, политзаключенный, изгой, Лауреат Государственной премии…
Вестник света. Его печаль светла и возвышающа.
Пришедшего с войны защитника Родины — за протестную поэзию — бросают в сталинский концлагерь, где он продолжает воспевать любовь и красоту и разоблачать носителей зла и лжи.
Возможность заниматься творчеством в скотских условиях объясняется тем, что Чичибабин знал наизусть уйму стихотворений и читал их, как Бог. За это его любили и товарищи по несчастью, и урки, и тюремщики. И, как любимица публики, устроили работать учетчиком сваленного леса и ютиться в отдельной каморке.
После пятилетнего, смешного по тем временам заключения, Чичибабин возвращается в родной город и пишет:
И мой дух не упал,
от разрух и опал,
От опричников
и проходимцев…
Мы смыслом изошли,
мы духом обнищали,
И жизнь у нас на лжи,
и церкви на крови…
Смелым словом звеня,
В стихотворном свободном
полете,
Это вы из меня О своем
наболевшем орете…
А Я ЖИВУ НА УКРАИНЕ
(отрывок)
Извечен желтизны и сини —
земли и неба договор...
А я живу на Украине
с рождения и до сих пор.
От материнского начала
светила мне ее заря,
и нас война лишь разлучала
да северные лагеря.
В ее хлебах и кукурузке
мальчишкой, прячась ото всех,
я стих выплакивал по-русски,
не полагаясь на успех.
В свой дух вобрав ее природу,
ее простор, ее покой,
я о себе не думал сроду,
национальности какой,
но чуял в сумерках и молньях,
переполохе воробьев
у двух народов разномовных
одну печаль, одну любовь...