Исповедь боевика

(Продолжение. Нач. в №№ 37 — 41)

Бондо ДОРОВСКИХ

—Це ж проти нас.
Мне это не понравилось, я этого не ожидал. Полагал, что нас здесь встретят радостно: мол, приехали россияне защищать Донбасс...

alchevsk
Мы поменяли деньги, купили сигарет и зашли в церковь, что была неподалеку. В храме ко мне подошла женщина.
— Скоро выборы, подскажите, за кого нам голосовать? Вы, наверное, знаете? — спросила она.
— За кого хотите, к кому или чему душа лежит, за то и голосуйте.
— Мы вот не хотим Путина, не хотим присоединяться к России, мы хотим в независимой Украине жить.
— Так и голосуйте, — сказал я.

Меня это опять обескуражило, во мне опять стали копошиться сомнения в том, насколько правильно я сделал, что ввалился, во все это.
Когда мы прибыли в учебку, приехал «Космос» с Вергулевки1 за пополнением. Он был казаком, в одной из рот бригады; на голове у него красовалась кубанка, на ногах были сапоги. Занимался он отбором новобранцев и их доставкой к себе в роту.
— Ну, кто хочет шашкой помахать? — спросил он. — Дадут и пострелять, и гранаты побросать. Кто желает – шаг в перед.
Все стояли, никто не выходил.
Сопровождавший по городу, бывший «афганец», сказал:
— Да это наш казак, из «Призрака». Вы не думайте, это не то казачье, что мародерит.
Все продолжали стоять, и только один из нас сделал шаг вперед.
— А зачем вы сюда едете, — спросил «Космос», — если не хотите воевать?
На самом деле было вообще не понятно, куда и зачем с ним ехать. Я лично понял буквально, что придется махать шашкой вместо автомата. Про Вергулевку и кто такой «Космос», я узнал значительно позже. Поэтому с ним уехал всего один парнишка из Калуги.
Приехал «Фугас», и мы отправились в свою роту, что располагалась недалеко от штаба бригады, в десяти минутах ходьбы. Тех бойцов, что я привез, нам не дали, так как они были не танкисты. Их распределили по другим ротам. Уходя из учебки, я попрощался. Все называли меня командиром, и по очереди каждый обнял. Было приятно.
— Ну, оставь нам хоть одного, всех не убивай, — попросил бородатый.
— Хорошо, — сказал я.
Здание нашей казармы — это бывшее ГАИ, которое заняли ополченцы. Оно было огорожено металлическим забором, двухэтажное, метров пятьдесят в длину и двадцать в ширину
На первом этаже располагалась контрразведка и саперы, на втором — рота танкистов.
Мы поднялись на второй этаж и зашли к командиру роты. Михалыч был рад, что я вернулся. Вечером он перед строем представил меня бойцам, сказав много хороших слов в мой адрес. Так началась моя жизнь в Алчевске.
В роте было сорок пять человек, десять из которых россияне. Утром часов в восемь было построение, перекличка, и так же вечером – часов в пять-шесть, завтрак, обед и ужин. Готовили сами, по три человека заступали на два дня. Остальное время свободное: кто телевизор смотрел, кто пил спиртное, кто курил травку, постоянно бегая во двор. Во дворе собирались и контрразведчики, и танкисты, и саперы, дружно покуривая эту дурь, за которую также полагался арест.
В тот день, что я прибыл, скрутили бойца, который по пьянке выдернул чеку и хотел забросить ее в одну из наших комнат. Его отправили вниз, в подвал, где было место для арестованных.
У нас был большой внутренний двор, где стояли машины и куда выводили один раз в сутки, на час, из подвала заключенных. Это были ополченцы, которые за пьянку подверглись аресту и посажены на несколько суток. Также пленные украинские военные, мародеры, насильники детей и т. д. Все они сидели и гуляли вместе. Было жуткое зрелище, когда они выходили: хромали, болели. Многие сидели там не один месяц. Их охраняла контрразведка. Громкое название на самом деле, какие там контрразведчики?! Это просто смешно – наркоманы да уголовники. Вообще, на мой взгляд, лиц, ранее отбывавших наказания в местах лишения свободы, в ополчении было более 50% или около того.
С пленными в подвале не церемонились: им и ноги простреливали, и били, - все это было слышно наверху. Еду им, человек на двадцать, носили мы со второго этажа. Это двухлитровая кастрюля пустой каши (гречка, перловка) и буханка черного хлеба. Носить еду три раза в день вменялось в обязанность тем, кто дежурил на кухне. Если забывали принести, то ничего страшного не происходило – там никто просить не посмеет. Не хотелось туда попасть, поэтому я отказался от спиртного вообще.
Командир роты боролся с пьянством как мог: выгонял и сажал в подвал, но безделье и скука брали свое. Многие уходили в другие подразделения, кто-то ехал на передовую, кто-то — оттуда. Была постоянная миграция: кто с «ДНР», «ЛНР» — к нам, кто туда — от нас. Все чего-то искали. Поэтому картину мы знали полностью, что где происходит и где кто каким беспределом занимается. Когда были бои летом, многие делали схроны оружия, никто командирам его не отдавал, так как те сами его же и продавали. Летом вообще был откровенный грабеж местного населения, когда в Россию вывозились десятками дорогие и не очень машины. Еще летом я наблюдал картину, когда стоянки ополченцев ломились от хороших машин в направлении РФ.
Мне тоже было скучно, и я пенял на «Фугаса», что послушал его. Нужно было куда-то ехать, а ехать можно было только к «Космосу» в Вергулевку – там и в Комиссаровке была передовая. В Алчевске еще два девятиэтажных общежития занимали наши подразделения, где было полно народу, прибывавших каждый день.
Как-то пришел я в учебку за новобранцами, а туда приехало целое подразделение с аэропорта Донецкого. Ушли они, человек двадцать, с оружием. Говорили, что там Захарченко, проститутка продажная, поэтому приехали к Мозговому.
В один из дней к нам пришли из штаба девушка и мужчина.
— Кто у вас начальник разведки? — спросили они у командира. Михалыч сначала построил всех, а потом, увидев меня, подозвал.
— Будешь начальником разведки? Вижу, ты горишь.
— Конечно, — сказал я.
— Разойдись, — скомандовал он, — вопрос решился.
Мы зашли к нему, и он меня представил. Девушка сказала, что она из разведки штаба бригады, зовут ее Жанна, приехала из Москвы.
— Если что будете планировать, какую-то операцию, куда-то выдвигаться, то все через нас, обязательно проинформировать.
Я спросил: «Есть ли карты военные, с высотами?».
— Мы с Гугла все распечатываем, — сказала она.
— Понял, — ответил я.
После их ухода Михалыч сказал:
— Давай формируй разведывательное отделение, набери выносливых бойцов, чтобы не подвели. Вам и оружие специальное выдадут, и технику, и т. д.
Михалыч, конечно же, переоценивал ситуацию -— мы не в регулярной российской армии. Никто нам ничего не даст. Оружия было мало: двадцать стволов на сорок пять человек в нашей роте. Мозгового отстранили от «военторга», так как он был не в «ДНР» и не в «ЛНР», и эта проблема была у нас во всех частях бригады. А пополнить боезапасы и вооружение можно только с помощью активных боевых действий. Но сейчас было «перемирие».
Там, где-то в тридцати километрах от нас, постоянно шла артиллерийская война. Мы же находились в тылу.
Я стал формировать группу и планировать дальнейшие действия. «Если нас хотя бы вооружат и дадут одну машину для передвижения, мы все остальное добудем остальное сами. Приедем в Вергулевку и с тамошними разведчиками сходим за линию фронта», — рассуждал я. «Там у укровояк возьмем все, что нам надо».
Я пошел в центр города, где стоял памятник советским воинам — самоходная артиллерийская установка времен ВОВ, где был бесплатный Wi-Fi. Принялся читать литературу по войсковой разведке, из чего пришел к выводу, что разведчиков у нас только в Алчевске две роты, а я тут собираю гоп-компанию.
Пришел в штаб и обратился к начальнику разведки штаба бригады. Это бывший офицер, лет тридцати пяти, участник боевых действий в Чечне, из Костромы, с позывным «Умар». Он был только назначен на эту должность и недавно прибыл из России.
— А не много ли у нас разведки, и есть ли необходимость в разведывательном отделении на базе танковой роты? — спросил я. С ним еще был мужчина, представительно выглядевшей, лет шестидесяти пяти: служил когда-то в Германии, в Советской Армии. Он сказал:
— Надо пойти разобраться к ним, заодно найдем там коман-дира контрразведки, который отказывается подчиняться. Мы не можем его найти уже какой день!
Пришли к нам, где я провел их к командиру и показал, как живут бойцы. Они сказали:
— Да, действительно, на базе роты разведывательное отделение не нужно. Пойдешь к нам в разведку? — спросили меня.
— Да, конечно.
— Тогда будешь у нас и бери своих бойцов. Завтра приходи к нам в штаб.
Михалыч сказал: «Жаль, что забираете его, дорог он нам. Ну, что же… Все-таки одно дело делаем».
На следующий день я пришел в штаб, как и договаривались. После недолгого разговора мне сказали, что пока я буду в резерве и остаюсь на своем месте. Новый начальник разведки еще толком ничего не знал, по крайней мере, по его робким выходам в части это было видно — он человек новый.
Деньги нам, естественно, не платили. «Призрак», наверное, единственное подразделение в Донбассе, где воевали исключительно за идею. В «ДНР» и «ЛНР» уже давно платили жалованье в размере 400 долларов США, где добровольцы превратились в наемников, не признаваясь себе в этом. Стучали себя в грудь, что они за идею.. За идею на Донбассе воевали единицы. Как сказал мне один мой приятель:
— Сюда едешь за идею, а позже приоритеты меняются и ты уже делаешь бизнес.
Поэтому, если покурить или выпить, то люди вертелись как могли. Кто собирал металлолом, кто грабил своих горожан (помню это по жалобам от граждан Алчевска, когда они стояли толпами возле штаба Мозгового). Другие предприимчивые товарищи нашли в нашем расположении водительские удостоверения, подготовленные властями Украины к выдаче, но оставшиеся не выданными, ездили по местам регистрации владельцев и за деньги выдавали им права.
В один прекрасный день «Фугас» собрал несколько бойцов и дал приказ снимать в гаражах напротив стальные ворота на металлолом. Их погрузили в машину контрразведки и сдали за деньги. Среди бойцов говорили, что это пахнет мародерством. Я спросил «Фугаса»:
— Михалыч в курсе?
— В курсе. Роту нужно чем-то кормить, — ответил он.
Вечером Михалыч объявил построение и устроил выговор всем, кто участвовал в этом мероприятии, так как не знал, что мы пошли заниматься мародерством.
— Два шага выйти из строя, кто участвовал в этом.
Нас вышло человек шесть, остальные не решились и остались в строю.
— Да вы понимаете, что вас нужно взять под арест и в подвал вместе со мной?! Вы что – грабите народное добро?
Нам устроили полный разнос и заставили те ворота, что были сняты и еще не проданы, повесить на место. Я был зол на «Фугаса» — он нас просто подставил.
Так тянулись дни, в которые я продолжал заниматься вербовкой россиян посредством Интернета.
Как-то раз приходит один из наших ополченцев, побывавший в городе.
— Я бандеровку нашел, она долго таилась, живет здесь неподалеку, — сообщил он. И стал рассказывать, как познакомился недавно с местной девушкой, жительницей Алчевска, к которой позже пришел в гости, где после совместного ужина она с ним разоткровенничалась и сообщила то, что думает:
— Вы оккупанты, мародеры и бандиты. Зачем вы сюда к нам приехали? Вся война только из-за вас.
— Я встал и ударил ее в лицо, — сказал он. — Что, сволочь бандеровская, проявилась?! Напоследок я ей еще раз всек. Думаю, ее надо привезти сюда и посадить в подвал. Пусть здесь живет.
— Успокойся, Сергей, — сказал я. — Тут таких много.
Второго ноября 2014 года в Алчевске проходили выборы в органы власти «Луганской Народной Республики», на которые я и еще несколько человек из нашей роты были направлены для поддержания порядка.
Мы стояли на входе в избирательный участок, куда пришел почти весь город. Толпа тянулась в несколько сот метров с раннего утра и до позднего вечера. Я такого еще не видел, чтобы люди падали в очередях в обморок за право проголосовать и шли даже инвалиды, а некоторых заносили на носилках. Откровенно говоря, я не мог понять, зачем люди стоят в этой очереди, как за хлебом в блокадном Ленинграде? Очередь двигалась очень медленно, так как на избирательном участке сидело всего три человека.
Люди хотели нас растерзать, давка была ужасающей. Из толпы кричали:
— Подонки, вы издеваетесь над людьми. Почему так медленно идет очередь?