Михайлов гарем

Килина. Рис.Анны Селищевой

Надежда ОНИЩЕНКО

(Окончание. Нач. в №№ 40-44)

-Как от Лени?
— Ты ври, но меру знай!
— Да он еще в начале войны дезертировал. Днем на чердаке отсиживается, а ночью с Зиной в постели кувыркается. Вот и смастерили!
— Леня дезертировал! Надо же до такого додуматься!
Прошло несколько дней после этих дебатов. Ранним утром по улице проехала машина, в которой перевозят арестованных.
Она остановилась у дома Зины. Из нее вышел участковый милиционер Яков Иванович, кум Зины, крестный отец умершего сына-первенца. Он направился к входной двери. Вооруженные автоматами люди окружили дом. Яков Иванович постучал в окно. Зина открыла дверь. Стоя в сенях и не видя оцепления, спросила:
— Что случилось, кум? Не спится самому, и другим поспать не даешь?
— Понимаешь, Зина… Тут такое дело… Сигнал поступил…
— Какой сигнал? Куда поступил?
— В прокуратуру.
— Да ты что? — удивилась Зина. — А я тут при чем?
— Как бы тебе сказать?..
— Прямо говори.
— Написано, что Леня твой дезертир и прячется на чердаке.
— Кум, у тебя все дома?
— Дома, конечно. Где им быть в эту пору? — ответил Яков Иванович.
— Сомневаюсь. Это ж надо! К празднику Победы мне, вдове, преподнести такое! Леня — дезертир!
— Кума, я не верю. Но есть сигнал, и мы обязаны отреагировать. Он снял фуфайку, вытер вспотевшее лицо и шею.
— Ну, реагируйте. От меня-то что нужно?
— Ты поднимись на чердак, скажи Лене, чтобы не оказывал сопротивления, не проливал невинную кровь. Ему это зачтется… Все равно мы его возьмем… В письме написано, что у него там пулемет, гранаты…
— Неправильно написано… У него там пушка, — шепнула Зина куму на ушко. — Так что сам лезь и договаривайся. Только подожди — я веник вынесу.
— Зачем веник? — удивился кум.
— Я вчера хотела слазить на чердак, но лаз паутиной заплетен. А я пауков боюсь. Обмети, пожалуйста, хорошенько, — попросила Зина. А кум подумал: «Хотела слазить».
— Зина, у меня ж дети, — взмолился кум.
— И у меня дети… Не бойся, лезь… Не шуми только, не напугай детей… — и сунула куму в руку веник.
Он полез исполнять долг…
А на улице собралась толпа интересующихся. Килина торжествовала.
— Я ж говорила! Я знала!
— Что ж ты так долго молчала? — раздалось из толпы.
— Я еще и не то могу рассказать Варваре за то, что самогоном Ефима снабжала, крышу отремонтировали. Правда, самогон гнать она перестала. Ефим старостой был, самогон этот с немцами глушил. А ему еще и награду вручили.
— Тебе надо было вручить за то, что немцев ублажала? — спросил Василий, сосед Килины, а из толпы добавили:
— Можно сказать — грудью на амбразуру!
— А ты свечку держал?
— Держал. Помнишь, как ты стекло в окне разбила, чтоб фрица выпустить? Дверь тогда я проволокой закрутил и гнездо твое змеиное поджечь хотел, но побоялся, что полсела сгорит: ветер сильный был, — признался Василий.
— Так это из-за тебя, паршивец, мне пришлось стекло разбить?! — возмутилась Килина. Все засмеялись. Кто-то из мужчин сказал сквозь смех:
— Ох, и провинился ты, Вася!
— Придется возмещать ущерб, — добавил другой.
Тем временем кум обмел паутину, обследовал чердак. Конечно, ни Лени, ни пулемета, ни гранат, ни пушки там не было. Оцепление сняли. Все сели в машину. Перед Зиной извинились и уехали.
Зина подала на Килину в суд за клевету. Три года она провела в колонии общего режима. Суд удовлетворил единогласную просьбу жителей села запретить Килине проживать в данном населенном пункте.
Новость о том, что Михаил — отец детей Зины, была воспринята по-разному: одни удивились, другие усомнились, третьи не поверили: «Быть того не может, чтобы он налево пошел». Михаил усыновил мальчиков. Ольга Павловна и Татьяна Евдокимовна тайком перекрестили их в церкви. Новый секретарь райкома, назначенный вместо Петра Степановича, переведенного в обком, очень рвался обсудить на бюро вопрос об аморальном поступке коммуниста Евтушенко Михаила.
Петр Степанович, Василий Иванович и другие авторитетные люди убедили карьериста-моралиста (так его величали в районе) не делать этого. Но самым веским был аргумент Зины. Она сказала «блюстителю морали»:
— Только попробуй! Я в Москву, в ЦК партии напишу, как ты, «защищенный броней», меня — жену фронтовика — силой тащил в постель! Как Дарьи добивался… «Утешитель» хренов!
Историю этих двух семей активно обсуждали в родном селе и в округе. Сначала все были ошеломлены, дескать, как так можно! Потом увидели, что очень даже можно красиво и правильно решать такой деликатный вопрос. Любители совать свой нос в чужие дела говорили, что Зина «влезла в чужую семью» из корыстных побуждений. Им очень хотелось знать, бывает ли у Михаила с Зиной… «это самое»… Катя, услышав разговор, до неприличия наглый, возмутилась:
— Угомонитесь! Имейте совесть! Не лезьте в семейные дела так нагло, бесцеремонно! Вам-то какое дело? На себя посмотрите!
— Ах, вы нравственность оберегаете! Пытаетесь заглянуть под чужое одеяло и не знаете, что именно это безнравственно?! — поддержала Катю Галя. Недаром говорят, что каждый судит о других в меру своей распущенности.
Находились такие «доброжелатели», что даже подрастающих детей не щадили, пытаясь «из наилучших побуждений» что-то объяснить им об их семье. Михаила, Дарью и Зину это очень тревожило. Они решили, что пришло время самим все объяснить мальчикам. Договорились между собой, как лучше это сделать. Между Михаилом и сыновьями состоялся, так сказать, мужской разговор, после которого Леня и Руслан рта раскрыть не давали «доброжелателям», но делали это тактично, без грубостей. Сергей однажды сказал «правдолюбам»:
— Вредители вы… Чего добиваетесь? Уймитесь, в конце концов.
А Петр добавил:
— Вам чужое счастье спать не дает, жить мешает?
Жить втроем, как жили Зина, Дарья и Михаил, очень непросто. Но со временем все стало на свои места. Наладились и сложились их отношения. Они все возникающие вопросы решали только в семье, ничего не выносили из дома. научились в чем-то уступать друг другу, где-то были ироничны или снисходительны. Старались не делать ничего такого, от чего кому-то из них было бы плохо. Сначала это было не так-то просто, потом стало привычкой, нормой жизни.
К Зине настойчиво сватался вдовец, оставшийся с двумя девочками, ровесницами ее детей. Были и другие претенденты на ее руку и сердце. Но она ничего не хотела менять в своей судьбе. После многих лет одиночества никого не могла впустить в свою жизнь.
Дети подрастали, тянулись к отцу. Он был для них образцом: они хотели быть похожими на него. Делились с ним своими сокровенными мыслями. Просили совета. Уже наметились их интересы к профессиям.
— Папа, как ты думаешь, кем мне быть? — спросил Леня.
— Надо быть тем, кем ты сам хочешь. Делать то, что любишь. Профессию надо выбирать, как жену: одну на всю жизнь. Нелюбимая работа, как нелюбимая жена: идти к ней не хочется, а надо.
— Папа, ты маму Дарью с детства любишь. Откуда тебе знать о нелюбимой жене? — воскликнул Руслан.
— Я среди людей живу. С мужчинами работаю. От них знаю, как это скверно, — ответил Михаил.
— Счастливый ты, папа. А нам вот не повезло, как тебе: мы до сих пор свою любовь не встретили, — вздохнул девятиклассник Леня.
— Надо было не в детсад ходить, а в заводь, — заключил Руслан.
— В заводь мы ходили потому, что детсада не было. И не в заводи я понял, что маму Дарью люблю. Мы виделись каждый день дома и в школе. А понял, что люблю, встретив ее на улице в пасхальное утро под перезвон церковных колоколов, — сказал Михаил, и мальчики, видя его просветленное лицо, прошептали:
— Красиво как…
— Возможно, твоя любовь рядом с тобой в классе сидит, но ты еще не понял, что это ОНА…
— Я с Гришей Окуневым сижу. А Руслан — с Толей Карасевым. У нас мало девочек в классе, — подчеркнул Леня.
— Аквариум, а не класс, — пошутил Михаил. — Не расстраивайтесь: встретите и вы свою любовь.
— Не разминуться бы как-нибудь нечаянно, — вздохнув, сказал Леня.
Он с раннего детства любил помогать папе ремонтировать велосипед. Потом у них появился мотоцикл. И на работу к папе Леня бегал оказывать помощь. Руслан тоже ходил. Но больше всего любил делать кораблики: сначала бумажные, потом из досточек. Ставил мачты, крепил паруса, белые и алые. А когда он сам собрал за несколько дней «Аврору» (конструктор, привезенный папой из Харькова) — это был, наверно, самый счастливый день в его жизни.
Весь земной шар он обошел на кораблях, читая книги о море и моряках.
— Откуда это пришло к нему, — сокрушалась Дарья. — Уедет — годами не будем его видеть… А семья…
И склоняла Руслана к тому, чтобы строил корабли. Красота необыкновенная, совершенство! Сотворить такое чудо своими руками — это же здорово. «А море — стихия. Боюсь я моря…» — грустно-грустно говорила Дарья. Руслану было жаль маму. Ему одинаково хотелось и строить корабли, и ходить в море. В конце концов, решил, что будет строить корабли. А ходить в море будет в отпуске. Он стал судостроителем и уехал в большой портовый город. Леня окончил сельскохозяйственный институт и вернулся специалистом в родное село. Оба встретили свою любовь, женились. Обрадовали родителей внуками, а бабушек — правнуками.
Леня и Руслан выросли счастливыми в своей необычной семье. У них был замечательный папа, две самые лучшие в мире мамы, удивительные бабушки. Все они любили друг друга и дорожили семьей — источником и хранилищем всего самого ценного и необходимого человеку для счастья.