Надежда, Вера, Любовь

Анатолий ПАНАСЕЙКО

«Земля наша справедлива ко всем, хоть маленькой радостью наделят она всякую сущую душу, всякую тварь. Но твари-то и прежде всего раздумные существа не научились у матери-земли благодарности за дарованное счастье жизни: Людям мало просто жить, просто радоваться; они сами над собой учиняют самосуд: сами себя истребляют оружием, словом, поклонением идолам, которых сами же возносят, целуют им сапоги за то, что те щедро бросят им отобранный у них же кусок хлеба в придорожную пыль! («Затеси». Виктор Астафьев)Женские имена, как и их носительницы, несравненно привлекательнее и сладкозвучнее мужских. Вон в заголовке три поставленных рядом многозначащих имени — и уже готово начало песни. Сочиняй, восторгайся, славь.
А мужские, как ни мудри, ничего путного не получится. Возьмем, к примеру, Федор, Пётр и Николай. Так и напрашивается: сообразили на троих...
Среди девичье-именного соцветия жила в нашем селе Маша. Желторотым отроком я в неё, десятиклассницу, влюбился. В стать её лебединую, в личико луноликое и особенно – в имя сказочное, поэтичное. При этом я ещё не знал, что Мария воспета в Библии, её именем нарекают девочек в десятках государств.
А односельчане кликали её (о, времена, о, нравы!) Манькой.
Маша страдала и, участвуя в вечерних игрищах-песнопениях, держалась гордо, независимо. Однажды в игре, где девчата-гуси в панике разбегаются от парней-волков, схватил её первый парень на деревне Грыцько и впился жадно в нецелованные губы. Выпроставшись из могучих лап, Маша влепила нахалу звонкую пощечину.
В разгар одного из таких развлечений Маша, никому ни слова не говоря, пошла прочь. А я хвостиком за нею. Дошли молча к ней домой, сели на окольцевавшую хату глиняную присьбу, она взяла мои руки к себе... Я онемеваю и едва слышу:
— Толю, дорогенький, як мені жити з свинячим ім’ям?
— Я тебе буду захищати, а коли виросту — оженюсь на тобі, — обіцяв я.
— Спасибі тобі за ласку. Все життя буду молитися за твоє щастя... А я піду звідси геть, — сказала вона.
И пошла аж в Харьков.
Вскоре и я поменял необозримые нивы и райские левады на индустриальную Дружковку.
Через четыре года, будучи на побывке на родной земле, мы с Машей увиделись. От неё несло не нюханными в наших краях духами, и она говорила только по-русски…
Так умервщлялось село, и дичали люди.