Через Пармскую стынь. Часть шестая.

Пьетро ПЕРГОЛА
(Продолжение. Начало в № 35¬42)
8 апреля 1989 зашёл к нему и с порога выпалил: «Дуру эту смотрел?». Он отозвался из темноты коридора: «Смотрел! Какая дура!! И притворяется как!». Нажарили картофеля на постном масле, и я выхватил из банки помидорину. Проглотил и задохнулся: «Кто – делал, Аллочка?». Давно не едал таких вот перчёных, а отец хлопотал: «Белый хлеб у меня. Чёрного я наелся в войну. Война – смерть и кровь: жизнь человеческая не ценилась. Что? Да и раньше – тоже, и в этом всё дело».
Открыв июньскую программу передач, сразу же замечаю анонс: 16 июня 1990 года, Первая программа. В 11-40 «О судьбах семей итальянцев, репрессированных в 1937 – 1938 г.г.»! Была суббота, и с раннего утра я крутился у телевизора. Увы, ничего не показали! На своё вопросительное письмо получаю ответ от Веры Криппа: «Цикл передач «Надо помнить» обязательно будет иметь продолжение, но, к сожалению, премьера всегда бывает по Московской программе…когда будет её повтор по общесоюзной, я предупрежу Вас об этом телеграммой…увы, проскочила досадная оплошность, когда редакция еженедельника «Говорит и показывает Москва» не проконсультировалась со мной…приношу Вам свои извинения…» (Главная редакция телерадиопрограмм для Московской области от 03. 01. 1991 года.).
Второе недоразумение случилось позже. 21. 11. 1991-го в 9-45 по Российскому ТВ была заявлена передача: «Итальянцы в России», о чём сообщил по телефону Лоре Ксаверьевне. Она торопится к соседям, у неё не берёт Вторую программу, как и у меня, впрочем. Отец тоже заинтересовался: «Бери лист – записывай!» Содержание трансляции: после приезда русских детей в Мантую в Россию приехали итальянские дети, Амалия и герцог Джулиано, говорящий на чистом русском языке. Интересно, конечно, но совсем, совсем не то, чего ожидали. Когда же сказали, что здесь, на Севере, комарам «ещё не приходилось пить итальянской крови», я хмыкнул: «Как же, не приходилось! А ты помнишь комаров?» Отец улыбнулся: «Да нет. Это – мелочи по сравнению с настоящими кровопийцами!» Сразу же вспомнилась фраза итальянца Антонио из «Непридуманного» Разгона: «Тьюрема – нет, есть тьюремщики!».
Первый мой приезд в город предков состоялся в феврале 1992-го и совпал с 50-летием выселения итальянцев из Крыма. 17-го в шесть утра – Джанкой, поезд задвинули на западную платформу, чёрт знает куда! Очень тепло, моросит дождик, и нет даже следов снега. У чебуречки спорят и страсти кипят: средних лет украинка – против Кравчука, за отделение Крыма от Украины! Вмешивается высокий парень, умело доказывая обратное; он – моряк из Мариуполя, много читает и знает, ху есть ху. Мы знакомимся, и Николай Соколенко предлагает встретиться завтра в обед у ворот Рыбразведки, рядом с макаронной фабрикой. С сегодняшнего дня поезд на Керчь идёт не в 6-15, а в 8-20, но уже к часу дня мы подъезжаем.
Выйдя из вагона, я сразу же направился на Вокзальное шоссе к родственникам. Тамара Матвеевна Бойко рада моему приезду: мы долго говорим с нею, и она передаёт мне тетрадь с бесценным материалом, записанным аккуратным почерком. В ней она собрала полную историю рода Джакетти - всё, что с таким трудом удалось собрать! Пришёл муж Евгений, и мы сели за стол. Как водится, выпили крепкой водки, и вот тут началось. Разговоры пошли под аккомпанемент разгулявшейся стихии: всю ночь дувший с пролива бора вырывал форточки и сметал барахло с балконов; стоял звон стекла. И вот эта внезапная буря как нельзя лучше подчёркивала надвигавшийся ветер перемен! К утру Керчь засыпало снегом и стволами рухнувших деревьев: мы с Юлей едва пробрались к месту её работы, в редакцию газеты «Керченский рабочий». Она корректировала тексты, и я помогаю ей проверить статью о подводной археологии. Что удивительно, не нахожу ни одной ошибки! В кабинете очень холодно, зато уютно. Юлия ставит чай и достаёт щербет. Мы продолжаем обсуждать с нею тему. 88 итальянцев по паспортам в Керчи – для меня это много и одновременно так мало. Ведь, ежели что, бъют не по паспорту – бьют по морде!
В назначенный час я у старого здания Рыбразведки (1889 год), а Коля с Юрою уже здесь. Подходят моряки, и я спрашиваю, есть ли у них итальянцы. Есть! Юра знает Степана Ди Лерно, а молодой Николай рассказывает о пожилом механике (фамилию не помнит). Появляется моряк с бородой и выразительной внешностью, тоже Коля. Он художник и в свободное время увлекается также изготовлением моделей кораблей (мой клиент). Мы заходим втроём в кафе, где я достаю бутылочку домашнего вина. Выпиваем для затравки и беседуем. На выходе продают дорогие вина, и мы берём три по 75 рублей, закусывая сыром и рыбой. Затем едем на точку за «Зубровкой» и пьём на рынке в какой-то дыре за столиком. Настоящая морская тусовка: необычные истории, рассказы без конца и неведомые реалии жизни. Поздно вечером нас развозит по домам директорский микроавтобус. Женя ждёт меня, наливает…всё o’key!
На следующий день Тамара предлагает ряд встреч со знатоками города. В музее – обстоятельный разговор с Санжаровцем и звонок от него Павлу Ильичу. Чаркин зазывает меня к себе, и я сразу же выезжаю в Камыш-Бурун. У него тоже холодно, посреди комнаты в небольшом коттедже греет электрическая печь, а вот газ не привозят уже несколько месяцев. Требуют у ветерана мзду, отморозки! Чаркин – удивительный рассказчик: пять часов кряду я слушал его, не отрываясь. Смеялся до слёз над шутками и плакал о доле уманьского старичка. Павел Ильич заявил даже, что «Крым можно передать Италии и Греции, почему нет? Не обязательно – России!». Он подарил мне карту старого города, восстановленную им лично. Выразив ему глубокую признательность, я возвращаюсь в Керчь.
Вечером с Юлией мы попадаем на улицу Дубинина, где проживает Гранковская. Она открывает двери, и мы знакомимся. «Лина! Но это для друзей», - говорит она и сразу же заговаривает о своих итальянских корнях. Как я заметил, все керчане считают своим долгом поискать итальянские ветви в своих запутанных генеалогических древесах и, что удивительно, находят их! Дочь Февралины Григорьевны проживает в Италии, а её зять имеет родственные связи с Ди Марцо. Я перелистывал удивительную книгу «Лигурия – Крым», в которой цветные виды Италии удачно сочетаются с похожими заливами и горами Крыма: «Сравнение среды обитания». Директор Керченского музея, испугавшийся сам себя, наотрез отказался участвовать в подготовке совместного издания! Что же: липкий страх сковывал тогда и не таких деятелей. Эксклюзивный материал, необычная идея: дочка Гранковской приняла участие в публикации этого альбома.
За чаем с пирогами и брынзой мы никак не могли наговориться. Лина рассказывала о своих подругах-итальянках, об итальянском учителе, который отбил у гитлеровцев еврейскую девочку, выдав её за родную дочь (Ди Джованни?). Как сыновей замечательной гимнастки Нелли Ди Пьеро затребовали в Италию, и она уехала за ними навсегда. Я уже знал о том, что керченские итальянцы проходили воинскую службу в Италии, а затем возвращались домой. Между Керчью и Бари существовало даже регулярное пароходное сообщение. Выяснилось и то, что наши предки в составе казачьего корпуса вместе ходили в Среднюю Азию, на Хиву! Дед Февралины – Василий Перовский, а дядя её воевал в армии Костюшко. Она заметила за столом, что тёмные волосы и голубые глаза – редкое сочетание, которое встречается у поляков.
Затем Гранковская предложила сходить в гости к Сизоненко, работнику газеты. Перед тем, как получить квартиру, он восемь лет жил в редакционной фотолаборатории, среди всех этих реактивов! Валил снег, и мы шли по ночному городу. Взяв меня под руку, Лина говорила и говорила, не переставая удивлять меня всё новыми откровениями. Николай впустил нас не в дом – в музей! Повсюду маски богов, картины и книги, свисают гирлянды «куриных божков», огромных и совсем крошечных. Фотографии. На диване – философский журнал, и я цитирую из Фейербаха: «Истинная философия есть вовсе не-философия», тогда что же?». Он обещал подумать, а пока стал набрасывать текст статьи: «С целью организации Общества этнических итальянцев Крыма в Керчь прибыл председатель Дружковского краеведческого общества…». Было уже поздно, и я обратился к ним со словами: «В такой компании я готов оставаться до утра, но вот девушке пора уже быть дома». Мы проводили Гранковскую к её дому. Прощаясь, она сдёрнула перчатку, чуть приподняв ручку, которую я тут же подхватил и галантно (как заявила маме Юля) поцеловал.
21-го проторчал в Джанкое 14 часов, прежде чем уехал на Донбасс. На вокзале жуткий холод, трижды исходил город и базар, чуть согрелся в кинотеатре. В поезде не топили, условия – как в Гражданскую войну! Представлял себе, как в промёрзших составах ехали в 42-м итальянцы. Отсюда болезни и смерть детей, стрессы и бесплодие молодых итальянок. Всем пережившим Норд-Ост женщинам доктора рекомендовали не беременеть в течение пяти лет! А как быть тогда целому этносу, на годы заточённому в страну-холодильник, под чекистскую плеть? В вагоне № 5 выбиты стёкла в тамбуре, да и нет мест; залез в шестой и улёгся. Проводницы, совсем девчонки, пьют из стаканов водку и даже не думают топить! Я бы из них самих искры высек, «синеглазки» чёртовы. В Ясиноватой – морозище, а вокзал чуть теплее айсберга!
И вот, наконец-то, утром 22 февраля доча встречает меня радостными возгласами: «Папочка приехал! Долго тебя не было, я о тебе думала, плохо без тебя было. Глянь, а мама не улыбается, а ведь улыбалась…». Я достаю Юлин подарок и карту Крыма, на которой Линочка быстро находит Керчь и никак не может отыскать Италию!
Кажется, к майским праздникам догадался собрать посылку для Павла Ильича. Я всё ходил по опустевшим магазинам, ища что-нибудь повкуснее. Накупив всякого разного, вдруг увидел что-то очень уж знакомое с детства - бычки в томатном соусе, сделано в Керчи! Задумчиво повертев в руках блестящую плошку, я добавил две баночки в ящик, засыпал всё грецкими орехами, и отправился на почтамп.
Летом того же года снова я приехал в Керчь. Оказавшись в центре, первым делом, как и Пушкин ранее, взобрался на Гору Митридат по широкой мраморной лестнице, круто взмывающей прямо в небо, в эту безоблачную синюю высь. Передо мною открылась величественная панорама залива с кораблями вдали и кубанским, выскубленным волнами, берегом в дымке. Спускаясь, я наткнулся на семейную пару с тортом и спросил адрес. «Вы к кому? – удивилась женщина, - к Василькиоти? Это моя мама». С Валей и её мужем Аликом заходим во двор с целой системой крутых разбегающихся лестниц. Полдня я провёл в их замечательной семье в доме на 1-й Митридатской улице. Приняли меня очень тепло. Клавдия Васильевна мою фамилию хорошо знала: она записала для меня телефон Риты, внучки деда Леконте, у которого жена была из рода Перголо! Мама Риты – Мария Сколярино, и в Керчи множество их потомков. Сестру Марии Жанну выслали в Триест, а семью Леконте из Феодосии депортировали в Акмолинск вместе с мамой Клавдии (которой в Керчи уже не было, слава богу!). На крыльях надежды я спланировал вниз и в тот же день позвонил Рите Домениковне.
10 июня мы с Ритой Лебединской (Леконте) отправились к Полине Винченцовне Сколярино (Коланджелло). Её покойный супруг Евгений дружил, а затем и породнился с дядей Витей Мезиным через Василия Слащинского из рода Муртэн. Полина вошла в залу с вопросом: «Кто это родственник Мезиным и кем Вы приходитесь Лиде?». Я ответил и показал фотографии. Поля сразу узнала Виктора с гитарой, а затем рассказала о смерти Васи Слащинского. Она сама везла его на верблюде хоронить! Это было в Казахстанской ссылке.
Оказалось, что муж дочери Полины Лизы Буркаль Владимир – из Новотроицка, откуда родом и моя жена. Что же: мир тесен и без песен! Когда я увидел их дочь Галину (Грацию), у меня вырвалось: «О! Вот настоящая итальянка!». Девочка просияла, вся засветившись изнутри. Мы сели обедать, и после разговор продолжился. Перешли к капитану, который в 30-е годы смог провести через пролив в порт Керчи самый большой океанский теплоход, за что удостоился ордена и других почестей. Однако это не спасло его позже от ареста! Полина Винченцовна позабыла его фамилию, а в моём списке её не оказалось. И тут я сам вспомнил: Ди Фонсо! «Точно!», - воскликнула Поля, и все за столом переглянулись с радостным удивлением…
Здесь я впервые увидел книгу Шишмарёва «Романские поселения на юге России» с дарственной надписью его ученицы М. Корси, а также получил копию статьи Борисова об итальянцах в Челябинске. Полина слышала о Джокумине и видела такую же фотографию в одной семье. Да, она – жена Петра Басси, проживала перед войной в Новороссийске и приходилась крёстной кому-то из итальянцев. Значит, не Одесса, да и фотография с мужем сделана в Новороссийске. Откуда тогда взялась версия об Одессе, от бабушки Лины? Тётя Лора тоже якобы виделась с Джокуминой в Одессе, но ведь она была с Павлом и в Новороссийске тоже, причём, как раз у Коланджелло. Нужно включиться в поиск по редким именам. Детей у них, к сожалению, не было. Запросы в архивы дали отрицательный результат, и ситуация усложнилась.
Когда умерла мама Лиды Слащинской, Василий женился на Грации Джироламовне Парчелли, тётке Полины Сколярино. Отец хорошо помнит их двор с беседкой и хромого Димку на костылях, сводного брата своей кузины. Родная тётя Нина Примакова (Слащинская) приютила в Дружковке Лидочку, и та успела окончить школу перед самым закрытием девятилетки. Зато открыли впервые десятый класс (где был Дом культуры метизного завода), который отец закончил незадолго до войны.
По мере накопления данных стало ясно, что практически все итальянские роды Керчи тесно связаны между собой многочисленными прямыми и опосредованными линиями родства. Род Перголо соединяется с родом Сколярино не только через Парчелли, но и через Леконте, причём сразу по двум линиям. Есть также линия Еванжелисто - Касанелли, Ботто, Ди Пьеро…и этот список можно продолжать. Мать героя войны Евгения Сколярино – Лиза Петровна Касанелли. Её мама тоже пела для Шишмарёва в стиле этно, за что удостоилась высшей похвалы академика.
(Продолжение в следующем номере)