ЕГОР И ЕГО ЛАДА
(Оконч. Начало в №№ 452-455)
Надежда ОНИЩЕНКО
— Мы не знали об особом распоряжении. Время шло. Ни вас, ни писем не было, и я боялась, что никогда не увижу вас, что…
Егор не дал мне договорить:
— Сашенька, писем я вам не обещал, а меня просил ждать.
— Я ждала.… Но не написать мне ни строчки — это было жестоко с вашей стороны! Вы не признаете писем? Или причина в другом?
— Я признаю письма как одно из средств связи. Но предпочитаю общаться, глядя в глаза того, с кем общаюсь, видя его лицо, его реакцию. Там, далеко-далеко от вас, под свист пуль, под вой снарядов и гром канонады, я думал о вас, видел ваш пленительный образ, говорил с вами обо всем, что волновало и переполняло меня, представлял вашу реакцию на сказанное мною. В письмах этого не передать — я не умею, Сашенька. Я мечтал о счастливой минуте, когда крепко-крепко обниму вас, желанную и, глядя в ваши ясные, родные, к сожалению, заплаканные сейчас глаза, скажу, как вы дороги мне, как тосковал, как хотел…— он замолчал, я снова утонула в его объятьях. — О, как много я хотел! Там я окончательно понял, что
… я сам себе
Противиться не в силах боле:
Всё решено: я в вашей воле
И предаюсь моей судьбе.
Немного помолчал. Сказал тихо:
— Это Пушкин о Евгении Онегине и очень точно обо мне.
Снова помолчал. Взял меня за руки, опустился передо мной на колено и взволнованно заговорил, глядя неописуемо красивыми серыми глазами:
— Я люблю вас, Александра Ивановна. Прошу руки и сердца вашего. Прошу вас выйти за меня замуж, стать моей женой. Мы вместе сделаем главное дело жизни, от которого зависит всё ее счастье.
У меня, как в басне сказано, «в зобу дыханье сперло». К такому неожиданному повороту в развитии сюжета я не была готова.
Он, чувствуя моё смятение, промолвил:
— Я не тороплю вас с ответом. У вас есть время подумать до завтра, если вы не готовы ответить мне сейчас. — Он всё еще стоял передо мною, как стоят, целуя полковое знамя. Держал мои руки в своих, устремив на меня умоляющий взгляд… Я вдруг поняла, что не могу и не хочу отказать ему, что он слишком дорог мне. Опустилась на колени перед ним на разноцветную листву, опавшую с деревьев, и сказала:
— Я готова ответить вам. Да, я согласна. Но должна сознаться: я помолвлена с другим и не знаю, как вы отнесётесь к этому! — замерло моё сердце в ожидании его ответа.
— Если бы вы принадлежали самому Господу Богу, я бы стал перед ним на колени и смиренно умолял отдать вас мне. Если бы вы принадлежали дьяволу, я бы силой отнял вас, только с вашего согласия. — помолчал и сказал задумчиво: — Нам, мужчинам, кажется, что мы всё решаем, а на самом деле — последнее слово в этом вопросе всегда за вами.
— Это было до нашей с вами встречи. Я то была убеждена, то сомневалась в том, что люблю этого замечательного человека. Теперь я понимаю, что люблю вас, а его мне искренне жаль, стыдно перед ним и очень не хочется его обидеть...
— Не обидеть его у вас не получится. А смягчить удар… надо постараться.
— Я должна с ним объясниться.
— А не лучше ли мне с ним поговорить? Я боюсь, что он обидит, оскорбит вас сгоряча.
— Нет, это я должна сделать сама. Мы сегодня встречаемся с ним. Обидеть… Не такой он человек…
Александра Ивановна замолчала, загадочно улыбнулась и предложила:
— Угадайте, как отреагировал Родион на мое сообщение о том, что я полюбила другого и выхожу за него замуж?
Мы высказали свои предположения и не угадали. Александра Ивановна продолжила:
— Он снял очки, потом надел и с искренним недоумением спросил:
— Сашенька! А что скажет моя мама?
— Не знаю, — ответила я.
— А как же я? — спросил он, растерянно глядя на меня.
— Прости меня. Я очень виновата перед тобой. Мне стыдно и жаль, что так случилось. Поверь, я не хотела тебя обидеть.
— Я чувствовал, что с тобою что-то происходит, что-то мучает тебя. Терялся в догадках… Но такое… Такого я не предполагал…
— Ты хороший, ты лучше всех, но… Прости меня… Не твоя я…Я убеждена, что ты встретишь свою половинку, что она будет лучше меня, красивее, умнее. Ты обязательно будешь счастлив.
— Зачем ты всё это говоришь? Сашенька, милая, мне нужна только ты, присутствия другой женщины в моей жизни я не могу представить. У меня не было никого, кроме мамы и тебя. Никого… — Помолчал и добавил тихо и грустно:
— Но, если так нужно для твоего счастья…
Мы расстались мирно, без взаимных упреков, обвинений, обидных слов. Мне показалось, что он легко отпустил меня. Однако те, кто общался с ним в то время, говорили, что он переживал это тяжело, но с достоинством.
У Егора было десять суток отпуска. Он чуть ли не по часам спланировал, как мы их проведем. В Москве мы задержимся на один день, чтобы сделать покупки, необходимые для нашей скромной свадьбы, и уедем на Полтавщину, к его родителям. Туда же приедут мои сёстры, мама и крёстный (он будет посаженным отцом). В семье Егора было твёрдое правило: где бы ни были сыновья, жениться они приезжали домой. В ЗАГС шли из родительского дома, получив благословение отца и матери.
Утром мы с Егором отправились в деканат, чтобы оформить мне отпуск по семейным обстоятельствам. Декан, знавший о нашей с Родионом помолвке, вопросительно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Подписал заявление, сдержанно поздравил нас, пожал Егору руку, и мы вышли из кабинета.
Не успела я перевести дыхание, как увидела Родиона и Полину Павловну, идущих по коридору нам навстречу. Она, как всегда, приветливо улыбаясь, обратилась ко мне:
— Сашенька, рада видеть вас. Есть разговор. Пройдем в мой кабинет (она заведовала кафедрой французского языка).
— Я пошел, — сказал Родион.
— Нет, твоё присутствие обязательно.
В кабинете, усадив всех, Полина Павловна снова обратилась ко мне:
— Сашенька, поздравляю вас и… — она вопросительно посмотрела на Егора.
— Егор, — отрекомендовался мой жених, а я представила ему Родиона и Полину Павловну.
— И вас, Егор, с замечательным событием в вашей жизни.
Высказав свои пожелания, посмотрела на всех нас добрыми голубыми глазами, промолвила грустно:
— Родион, как вы поняли, всё сказал мне. Я не осуждаю вас, а его убеждаю, что это надо принять, как есть, и хочу объяснить вам, почему я так считаю.
— Мама, мы с Сашенькой всё обсудили и…
— Выслушайте меня. Я думаю… Я убеждена, что это важно для всех нас. Я намерена открыть вам семейную тайну.
У меня мороз по коже пробежал. Егор удивленно, а Родион настороженно смотрели на Полину Павловну.
— Мама, ты уверена, что это надо?
— Да. Уверена. — Помолчав, она заговорила, глядя на меня. — Когда мне исполнилось восемнадцать лет, родители решили выдать меня замуж за молодого человека, с семьей которого были очень дружны. Он был чуть старше меня, но мы дружили с ним, вместе нам было интересно, и родители, решив, что мы хорошая пара, захотели устроить наше счастье. Но я не представляла его в качестве моего мужа: я любила другого. Просила, умоляла не выдавать меня за нелюбимого, а они действовали по принципу стерпится — слюбится. Жених…
— Кто это был? Я его знаю? — спросил Родион.
— Иван Александрович.
— Зорянский?!! — удивленно воскликнул Родион.
— Да. Он. Что меня удивляло и возмущало — это то, что он соглашался с родителями: «Нам всегда было хорошо вместе. Чем мы не пара? Ты просто капризничаешь. Это пройдет», — говорил он.
Я решила признаться, что люблю другого, надеясь, что это заставит родителей изменить своё решение. Они любили меня. Не самодуры, не деспоты. Но я ошиблась: они дали обещание Зорянским и не могли не исполнить его.
Опасаясь, что я могу наделать глупостей, они взяли меня под домашний арест. Надо мною совершали насилие. Я ненавидела всех.
И вот мы в церкви. Скоро станем под венец. Я смотрю на жениха и с ужасом думаю, что с нелюбимым уйду из храма его женой. И знаю, что за церковной оградой в крытом экипаже меня ждет любимый. Он накануне сообщил мне об этом, передав записку моей младшей сестрой Оленькой. Это был твой отец, Родион. Изучив записку, я сделала вид, что смирилась и согласилась с решением родителей. Мне надо выбрать момент, чтобы выйти из церкви, не вызвав подозрений.
Все мы изумленно смотрели на Полину Павловну и в сильном волнении ожидали, что будет дальше.
— И всё это в самом деле произошло с тобой? — не выдержав, спросил Родион.
— Да, сынок. Медлить было нельзя. Я решилась. Шепнула маме, что мне надо выйти и попросила послать со мной Оленьку. Велела сестричке постоять на крылечке, пока я сяду в экипаж. Потом она вернется в церковь и скажет маме, что я уехала, но укажет противоположное направление.
Пока меня искали отец, жених и родственники, приехавшие на венчание, мы с Николенькой обвенчались в другой церкви (он обо всём договорился заранее). Когда мы, счастливые, вышли из храма, увидели идущих нам навстречу отца, Ивана Александровича и родственников... Разгневанный отец бросился к нам со словами: «Я убью вас!» Зорянский, заслонив нас собою, сдержанно сказал:
— Не надо никого убивать. Я отказываюсь от Полины Павловны и не имею к вам никаких претензий. Восхищен мужеством и решимостью Поленьки и Николая Аркадьевича защищать своё право на счастье.
Он поздравил нас, пожал руку Николеньке, а мою поцеловал и, поклонившись, ушел. Это было сделано красиво, деликатно, великодушно. Не знаю, что было в тот момент у него на душе, но в этой очень непростой ситуации он повел себя благородно. Я всё простила ему, перестала сердиться и обижаться на него.
— Он ушел. А дальше что было? Что сделал твой отец? — засыпал вопросами Полину Павловну сын.
— Отец понял, что деваться некуда, что единственный способ сохранить честь семьи — свадьба. Он сменил гнев на милость. Свадьба состоялась. Приглашенные на неё были обескуражены, увидев Николеньку вместо Ивана Александровича. Но под воздействием горячительных напитков шок сменился весельем и, расходясь со свадьбы, хмельные гости восхищались отцом: «Ну, Павел Борисович! Это же надо — на свадьбе дочери так нас разыграть!» Отец любил розыгрыши и был в этих делах непревзойденным мастером.
Мы были счастливы двадцать восемь лет. К сожалению, смерть Николеньки разлучила нас, — грустно промолвила Полина Павловна.
— А Иван Александрович? — полюбопытствовала я.
— Примерно через полтора года он женился по взаимной любви, и поныне они живы, здоровы и счастливы.
— Почему же из этого сделали семейную тайну? — недоумевал Родион.
— На всякий случай, — улыбаясь, ответила мать и, сделав паузу, добавила: — Для этого было несколько причин. Но дело сейчас не в этом. Я рассказала об этом, потому что, на мой взгляд, во всем, что с нами происходит, есть что-то необъяснимое и неотвратимое. Бог ли так дает, судьба ли нас ведет… Я всю ночь не могла уснуть: думала о том, что с нами произошло. Я из-под венца убежала к отцу Родиона. От Родиона невеста уходит незадолго до свадьбы. Она должна была состояться в начале этого года, — пояснила Полина Павловна Егору, — но её пришлось отложить из-за внезапной смерти Николеньки. Каким веселым и счастливым он был на помолвке Родиона и Сашеньки! Всё случилось, как случилось. Николеньку не воскресить. Ушедшую любовь не вернуть. Надо принять всё, как есть, и ни о чем не жалеть. Умом я всё понимаю и Родиона убеждаю в этом. Но мне так жаль, что милая Сашенька не будет моей невесткой, что разбиты мечты моего сына о счастье с нею… Вместо спокойной, обеспеченной жизни в уютной московской квартире с обожающими ее людьми, Сашенька выбрала беспокойную гарнизонную жизнь жены офицера. Бескорыстный, бескомпромиссный выбор. Он заслуживает уважения и понимания, потому что продиктован любовью. Она стихийна и своенравна. С нею не поспоришь… Любите её, Егор, и берегите эти сокровища — Сашеньку и её любовь. Они подарены вам Судьбой, посланы Богом.