ЕГОР И ЕГО ЛАДА

Надежда ОНИЩЕНКО

(Начало в №№ 452-458)

вальс близко Вошел Павел. Они с Варей, взяв меня за руки, вывели из спальни. Я услышала чей-то громкий шепот: «Хорошенькая какая!», «А наряд!», «Как принцесса!»
Было много людей. Но видела я только Егора. Впервые видела его в штатском. Черный костюм, белоснежная рубашка, светлый галстук, черные лакированные туфли. Боже мой! Какой же он был красивый! Все это купили ему в Москве, когда я сидела на примерках в ателье мод. Увидев меня в свадебном наряде, он опустился передо мной на правое колено и, восторженно глядя на меня, произнес: «Ты чудо! Ты божество мое!». Поднялся, взял меня на руки, закружил по комнате.

Сват объявил, что теперь, когда молодые, наконец-то, вместе, не грех и выпить. Он наполнил шампанским бокалы, произнес первый тост в этот день. Все выпили и, закусив, вышли из дома. Остались мы с Егором и родители. Теперь нас, стоящих на коленях, благословили. Мы вышли из дома. Осыпая рожью, неразменными монетами и конфетами (пожелание долголетия, богатства и счастья), нас проводили в ЗАГС. Егор взял меня на руки и понес к калитке.
ЗАГС находился недалеко от дома Дмитрия. Мы шли пешком. Мне казалось, что весь городок вышел посмотреть на нас. Под ноги нам бросали цветы, желали счастья.
После торжественной церемонии бракосочетания состоялась наша веселая свадьба со множеством шуточных розыгрышей, конкурсов, разламыванием каравая. Мы разломили его пополам. Кто-то из присутствующих сказал: «Это хорошая примета». Брошенный мною букет поймали Варя и Павел. Они поженились вскоре после нашей свадьбы. Павел, дружок на свадьбе и закадычный друг Егора, стал мужем моей сестры. Это была любовь с первого взгляда на всю жизнь.
После трогательного обряда, когда девушки под пение обрядовых песен расплетают невесте косы, и свекровь, сняв с головы свадебное украшение, покрывает ее платком, посвящает невесту в жены, Евдокия Семеновна подвела меня к Егору, вложила мою руку в его, перекрестила нас, сказала: «Да пребудет с вами любовь и благословение Господне». Вся родня стояла перед нами. Тихо звучала обрядовая песня. Егор поцеловал руку матери. Я последовала его примеру. Мы поклонились родне. Егор взял меня на руки и понес в дом. Наступила наша брачная ночь.
Нина Васильевна, к моему величайшему огорчению, влезла в рассказ в таком интересном месте:
— Я считаю, что в личной супружеской жизни это очень важный момент.
«Кто вас об этом спрашивал?» с досадой подумала я.
— С него все начинается в семье. А учат ли нас, нашу молодежь где-нибудь семейным отношениям, я бы даже сказала, интимным отношениям между супругами? — задала риторический вопрос Александра Ивановна.
— Всему учат: интернационализму, философии, атеизму, научному коммунизму, а этому никто и нигде, — пожаловалась я.
— Отсюда, по-моему, и разводы, и матери-одиночки, и скандалы в семье, — заключила Александра Ивановна.
— Но у вас, я полагаю, все сложилось правильно, — сказала Нина Васильевна.
Александра Ивановна улыбнулась.
— Это очень личное. Но я согласна с вами, что в супружеской жизни вот это «очень личное» является одним из главных компонентов счастья. И ошибаться здесь никак нельзя. Эту ошибку или очень трудно исправить, или невозможно. Если брак не распадается, он становится тяжким бременем для супругов на всю жизнь, потому что не приносит удовлетворения в этом самом «очень личном».
— Но у вас, надеюсь, таких проблем не было, — осторожно высказала я свое предположение.
— В том-то и дело… Был такой момент, когда мне хотелось убежать от Егора к маме в дом Дмитрия.
— В брачную ночь! — воскликнула я. — Не может быть! От Егора! После всего… Он на руках вас носил, на коленях стоял перед вами, — горячо защищала я Егора.
— Успокойтесь, Наденька. Его сильные, надежные руки — первое, что я в нем полюбила. Когда он носил меня на руках, я чувствовала себя маленькой и очень счастливой. Люди восхищенно смотрели на нас. Мне это было приятно. И вот мы одни в доме. Мы так мало знаем друг друга. Мы наедине перед этим были один раз, в поезде, когда ехали к его родителям.
Он расстегивает пуговичку сзади на моем свадебном платье и целует меня в шею. По мне пробегает дрожь, и вдруг страх и стыд охватывают меня, сжимают, словно судорога, мое тело. Дрожь пробегает по нему. Вот тут мне и захотелось бежать к маме. Я ничего не могла с собой сделать.
— Посиди, — спокойно говорит Егор, уходит из комнаты и возвращается минуты через две. — Я поставил чай. Тебе надо согреться.
— Я не замерзла, — отвечаю я, не попадая зуб на зуб.
— А дрожишь? Надо выпить горячего чаю.
— Н-не знаю.
— А я знаю. Давай переоденемся.
— Н-нет, не н-надо… — всполошилась я.
— Не надо, так не надо. Жалко, цветочки на платье помнутся под одеялом.
Мне стало жалко цветочков.
— Да, нежелательно, — соглашаюсь я. — А ты не будешь подглядывать?
— А ты как хочешь?
— Чтобы не подглядывал.
— Не буду, — согласился Егор.
У меня не получалось расстегнуть пуговичку. Он видел это, но не подходил, не притрагивался ко мне. Вышел из комнаты. Вернулся с заварным чайничком, чашками, блюдечками и сахарницей. Я все еще расстегивала пуговичку.
— Осторожно, чтобы пуговичка не оторвалась, — предостерег Егор. Присев на корточки, снял с меня туфли. Я попросила его расстегнуть две пуговички.
— Что мне за это будет? — игриво спросил Егор.
— А что ты хочешь? — в тон ему спросила я, все еще дрожа.
— Что тебе не жалко, — ответил он.
— Ты поцелуешь меня, если хочешь, — несмело сказала я.
— Этого я всегда хочу, — ответил Егор и вышел. Мне показалось, что он обиделся. Стало тревожно на душе. Он вернулся с чайником. Заварил чай и сказал:
— Пока заваривается чай, переодеваемся.
Вышел в спальню и вскоре вернулся переодетым. Увидев, что я еще в платье, спросил:
— Тебе помочь?
Я замялась. Пролепетала:
— Жаль, что ты не видел, как его с меня в ателье снимали. Помоги до сих пор…
Но не успела я показать, где именно «до сих пор», как осталась без платья. А он, выполняя обещание не подглядывать, отгородился от меня платьем и скомандовал: «В постель бегом марш!»
Я, убежав в спальню, нырнула под одеяло. Он, надев платье на тремпель, повесил его на дверцу шифоньера, расправил юбку, цветочки поправил и, довольный, сказал:
— Вот теперь все в порядке. Готовимся к чаепитию. Ты хочешь чего-нибудь к чаю?
Мне ничего не хотелось
Мы почаевничали. Он укрыл меня одеялом, собрал и вынес посуду. Разговор с Егором, его сдержанность отвлекли меня. Тепло, после выпитого чаю, разлилось по всему телу. Я успокоилась. Меня перестало трясти. Вспомнилось сказанное Тамарой в универмаге, что я должна подготовить себя к этому важному моменту, от которого многое в жизни зависит. Но события развивались так стремительно, что я ни к чему не успевала подготовиться.
А Егор всегда был готов ко всему. И делал все деликатно, эмоционально, но без горячности, не позволяя лишнего. Там, в родительском доме, он был домашний, уютный, надежный.
Благодаря ему ситуация не вышла из-под контроля. Я тогда даже понять не успела, под какую угрозу было бы поставлено наше счастье, если бы я убежала к маме. Он понимал мое душевное состояние лучше, чем я. Ненавязчиво, незаметно для меня самой корректировал его.
Вернувшись в спальню, спросил, как я себя чувствую, как настроение. Я успокоила его и извинилась. Он заверил меня, что я ни в чем не виновата.
— Притомилась ты сегодня, голубушка. День-то какой был! Ты молодчина. Все было замечательно. А это минутная слабость. Я люблю тебя, восхищаюсь тобой и горжусь.
Я слушала его и думала: «Боже, дай мне силы и разума быть достойной этой похвалы и любви, сохранить ее на всю нашу жизнь».
После непродолжительной паузы Егор сказал:
— Хочешь, я покажу тебе дом: в нем прошла вся моя жизнь.
Я, конечно, хотела. Он подал мне халат, и мы отправились на экскурсию по дому. Кухня, зала, спальня родителей, детская (мы там разместились), душ и туалет.
— Я бы искупалась, если можно, — сказала я.
— А почему бы и нет… Посмотрим, есть ли теплая вода. Есть. Кто-то позаботился. Душ — это работа доморощенного Кулибина, мастера-самоучки. Но мне нравится. Я покажу тебе что, где, как открывается, закрывается. Спинку потру, — сказал Егор, вопросительно глядя на меня.
— Не смущай меня, ради Бога, — попросила я.
Мы по очереди приняли душ. Пока Егор был в душе, я надела свое красивое нижнее белье, причесалась, чуть-чуть надушилась, поправила постель, успокоилась и решила, не противиться ничему, что будет делать Егор. Когда он вышел из душа, я сидела у этажерки в зале и просматривала грампластинки. Егор спросил:
— Хочешь музыку?
— Хочу. Будем слушать или танцевать?
— Можно и танцевать. Я посещал танцкласс. Наш учитель говорил, что офицер должен уметь не только грамотно воевать, но и красиво танцевать, чтобы его партнерша чувствовала себя королевой рядом с ним.
Егор завел патефон и пригласил меня на вальс. Мы впервые танцевали. Босиком (на домотканных дорожках). Я в халате. Он в брюках и рубашке навыпуск, по-домашнему. После танца Егор предложил:
— Хочешь, я научу тебя танцевать вальс не как-нибудь, а классически, как меня научили в танцклассе?
— Конечно. Я хочу быть твоей постоянной и единственной партнершей.
Егор сделал вступление к уроку:
— Вальс — это танец, в котором танцовщица находится в полном подчинении у партнера. Она послушна и покорна его воле. Ты готова быть послушной и покорной?
— Готова, мой учитель, — шутливо ответила я и сделала реверанс.
Егор умело и красиво вел меня в танце. Показывал, как держать голову, корпус, руки, как поставить или отвести в сторону ножку. Я послушно подчинялась его наставлениям, малейшим движениям его тела, руки, которая почти неуловимо, словно дразня меня, скользила по моей талии. Боже! Что он делал со мною! Я привыкала к нему. Мы слились в одно целое. Наверно, только в классическом танце возможно такое единение партнеров. Это ни с чем не сравнимо.
Мы танцевали до тех пор, пока Егору понравилось, как я танцую. Он похвалил меня, сказал:
— Молодчина! Но ты зажата. Надо расслабиться, и все будет отлично. Урок окончен. Сдаем экзамен. Приводим себя в порядок. Халат сними. Буднично в нем. А вальс — это праздник. Обувь надеваем.— Заправил рубашку в брюки. Оставил в рубашке расстегнутыми две верхние пуговицы. Я надела туфли и стояла в растерянности:
— Удобно ли танцевать вальс в нижнем белье?
— Очень удобно. Оно у тебя такое красивое! Комбинация… Это так называется? — Я утвердительно кивнула головой. — Комбинация нарядная. Вообразим, что это платье модного фасона.
Я послушно сняла халат. Он, словно не заметив этого, говорил:
— Надо отдать должное Тамаре. Ею выбрано все, что мы купили, пока ты была занята в ателье, и позже. Она как шкатулка полезных советов: на любой вопрос у нее есть ответ. Танцуем? Ты спокойна…
Мы успешно сдали экзамен. Я ни разу не ошиблась.
— Теперь можно на публику выходить. Ты способная ученица. Завтра выучим танго. А на сегодня достаточно. Ты прелесть, — сказал он, целуя мне руки, а мне хотелось, чтобы он покрыл поцелуями мои обнаженные плечи…
Я слушала, затаив дыхание. Как на экране, видела эту картинку. Мне не терпелось услышать, что будет дальше. Но Нина Васильевна все испортила.
— Я думаю, он знал, чего вы хотите. Он не просто офицер, командир. Его подчиненным очень повезло: он замечательный психолог. Он прекрасно понимал, что не надо делать, чтобы «завести» вас, — сказала она, — Он приучал вас к себе.