Как все было 60 лет назад

Эдуард Мацко и Назым Хикмет в Кисловодске. Фото В.Трубицына
Снова возникает то трепетное чувство, когда мы, 16-17летние парни, решили ступить на порог редакции городской газеты «Дружковский рабочий»...
Это был 1954 год. Нам хотелось познакомиться с работниками редакции, подышать той атмосферой, которая окружала их, но какое-то тревожное чувство сдерживало... Мы боялись быть непонятыми, а больше всего — что над нашими стихами посмеются. Может быть, поэтому нам прежде всего хотелось попасть к редактору, который, как считали, такого себе не позволит. Это ведь был фронтовик!
Но встретил нас работник редакции Дмитрий Корецкий. Он был человеком интеллигентным и застенчивым. Корецкий пообещал передать наши стихи Владимиру Трубицыну, занимавшему должность заведующего отделом писем. Мы не знали, какие отделы были в редакции, и нам казалось, что «отдел писем» не совсем подходит к нашему случаю. Однако вскоре, мы изменили свое мнение, когда познакомились с его заведующим. Это был человек отзывчивый и внимательный. Через несколько минут беседы мы почувствовали себя так, как будто были знакомы давным-давно, да и разница в возрасте была небольшой. Мы говорили о стихах. Приглашение заходить с новыми стихами обрадовало нас и окрылило.
Со временем мы узнали, что частым гостем редакции был Серафим Александрович Меньшиков, который писал не только заметки в газету, но и рассказы. Это был мужчина среднего роста и плотного телосложения. Меньшиков воевал и ходил с палочкой. И еще одна достопримечательность была в его внешнем облике — он носил усы. Большие, закрученные. Разговаривал Серафим Александрович неторопливо, с остановками, и это придавало ему особый колорит. В редакции Меньшиков познакомил нас с токарем метизного завода Иваном Козловым, который писал стихи, басни и давно хотел познакомиться с пишущей братией. Иван Андреевич был старше нас, и тематика его стихов отличалась от нашей: в ней чувствовался мир рабочего человека. Это была интересная встреча. Редакции мы были благодарны не только за новые знакомства — с каждым днем расширялся наш кругозор.
Естественно, самым удобным местом для писателей был холл редакции. Там мы и познакомились с редактором Александром Кашкаровым. Он зашел как-то незаметно, направился в свой кабинет, но по пути, очевидно, услышав нашу дискуссию, остановился.
— Чувствуется, Владимир Никанорович, что пришло время как-то объединить любителей литературного слова.
Эта идея понравилась всем, но так как дело было новое, раскачивались долго, старались учесть все нюансы.
На первом занятии литературного объединения людей было много. Все были возбуждены, каждому хотелось говорить о том, что его волновало, и первое собрание натолкнуло на мысль, что вместе собрались как бы две группы: одни хотели писать заметки в газеты о жизни страны и города, другие — сочинять художественные произведения.
Таким образом, с редакцией стали сотрудничать два коллектива: литературное объединение и группа рабкоров.
Оба собирались в разные дни, литературное — в первую и третью среду каждого месяца.
Легко сквозь годы распознавать наивность, несовершенство наших творений и указывать перстом. Тогда же мы были первыми, кто дерзнул рассказать о нашем городе, наших товарищах посредством литературных произведений. И это делали не профессионалы, а рабочие парни.
Первая литературная страница дала новый толчок для творческой работы и была тепло встречена жителями города.
А литературное объединение пополнялось новыми именами. После окончания Тбилисского финансового техникума приезжает Илья Рейдерман. Тимофей Чечета охарактеризовал его довольно просто: молодой и вертлявый, с философским подходом к поэзии. И еще — талантливый. Это было самое точное определение.
Вскоре Рейдерман едет учиться в Пермь, на филфак. Но связь с Дружковкой поддерживает постоянно, и в нашей городской газете мелькает его имя.
Гавриил Гуляев, которого с чей-то легкой руки стали по-панибратски называть «Гаврюша», производил впечатление человека замкнутого и малообщительного. Работал Гуляев на метизном заводе и слыл среди литературной братии юмористом. Следует напомнить о парадоксе: когда Гаврюша брался писать в юмористическом ключе, у него получалось что-то скучное и поучительное. Когда же писал серьезные вещи — юмор из него так и выпирал. Как-то в разговоре о бережном отношении к произведениям искусства Гуляев поведал:
— Вот, к примеру, уборщица закрыла плакатом разбитое окно. Я ей говорю, что это, мол, скверный плакат.
— Туда ему и дорога, — отвечает.
— Так это, — объясняю я, — плакат, снятый со сквера. Скверный! Мы его принесли на реставрацию!
Гуляев был человеком немногословным. Замыслами своими ни с кем не делился.
Чуть позднее появился у нас еще один прозаик — Григорий Стеценко. До войны он был членом Союза писателей, но оступился в годы войны и понес наказание. В Дружковку, где находилась его первая семья, он приехал недовольный и настороженный. Писал большей частью об Изотове и Николае Островском. И о Ленине. Было ли это искренне, так и осталось загадкой.
Настоящим событием был приход в литобъединение рабочих парней Михаила Тараскина и Василия Кузнецова.
Стихи Кузнецова отличались простотой и образностью. Он вошел в литературное объединение не робко и застенчиво, а с какой-то русской удалью:
По дороге завьюженной,
Словно сказку о лете,
Трактор, зиму утюжа,
Сено вез на лафете.
Тараскина интересовала тема морали, человеческих поступков и отношений.
Приход Кузнецова и Тараскина оживил литературное объединение, а отслужившие срочную службу Анатолий Панасейко и Виталий Клюшник сплотили его.
Как-то в начале августа, когда в литобъединении были каникулы, местные поэты решили собраться вне редакции. Панасейко с присущей ему любезностью, предложил свою «усадьбу». Встреча понравилась. Особенно то, что жена Панасейко, Вера Михайловна, встретила гостей радостно и мужа не «пилила» ни до, ни после.
С тех пор владения дружковского поэта стали называть «усадьбой Панасейко».
Однажды на заседании городского литературного объединения я беседовал с Серафимом Меньшиковым и вдруг узнал радостную новость. Оказалось что мы едем в один и тот же день, одним и тем же поездом в город-курорт Кисловодск, только в разные санатории. Мне лечение требовалось после серьезной травмы в футбольной игре.
Руководитель нашего литобъединения Владимир Трубицын, прослышав новость, сказал:
— Вы, парни, просто не преедставляете, как я хочу поехать вместе с вами! Узнайте, может, там есть курсовки.
Курсовки были, и вскоре мы оказались вместе. В то время по всему курортному городу висели рекламные афиши. Отдыхающих приглашали на встречу с известным турецким поэтом, общественным деятелем, лауреатом международной премии мира Назымом Хикметом. Нам, «филиалу Дружковского литературного объединения» (так мы в шутку называли себя), просто грешно было пропустить такое событие.
Руководитель нашего объединения Владимир Трубицын был прекрасным фотографом, и на следующий день фотографии были вручены поэту. Можно долго рассказывать об этих встречах, но перед отъездом Назым Хикмет пригласил наше маленькое литературное объединение в ночной ресторан. А на следующий день Трубицын шутил: «Придется в «Дружковском рабочем» открыть новую рубрику «Светская хроника». Представляете, как звучало бы: «В Кисловодске, в ночном ресторане, состоялся ужин. На нем присутствовали члены Дружковского литобъединения С.Меньшиков, Э.Мацко, В.Трубицын и турецкий поэт Назым Хикмет. Ужин прошел в дружеской обстановке. Платил за ужин Хикмет».
Хотелось бы закончить свои воспоминания этой веселой историей, потому что событий было много, и самое главное — они продолжаются...