Эдуард Мацко

Новогодняя ночь

В тот час, когда бокалов звоны

Врывались в музыку и смех,

За перекрестком рам оконных

Неслышно падал белый снег.

Он шел размеренно и строго,

Рожденный новым январем,

И было что­то от Толстого

И что­то Пушкинское в нем.

Эх, мне б, хмельному,

в зимней рани

Взмахнув кнутом из­за плеча,

При взлете тройки рухнуть в сани

И белой улицей промчать.

И пусть веселье маскарада

Закружит безудержно всех,

Хочу, чтоб долго­долго падал

На землю белый­белый снег.

Лунный свет

Над землею царит лунный свет.

Он вокруг, словно музыка, льется.

Из какого Господня колодца

Опрокинулся ты, лунный свет?

Лунный свет. Он везде и во всем.

Мой поселок в нем, как  в океане,

И готов я поверить, что станет —

Биться в сердце моем.

Свет на крышах и стенах домов.

Он в глазах твоих и на ресницах,

Он на стеклах алмазом искрится

И туманится в кронах садов.

Почему мне тогда нелегко

В разметавшейся лунной  печали?

Слышишь, как журавли прокричали

Где­то там, далеко­далеко?

Только свет! И ни слова в ответ.

Может вслед улетающей стае

Взять и крикнуть, что утром растает

Лунный свет, лунный свет,

лунный свет...

Сергей Пивень

* * *

Ты сыграй мне, гармошка!

И напомни — не лишне,

Как цвела под окошком

Белоснежная вишня.

Ты, гармошка, сыграй мне,

Взяв аккорд голостистый,

Как мне кланялся в мае

Куст сирени душистой.

Пой, гармонь, чтобы душу

Песнь твоя мне задела.

Спой о том, как завьюжил

Цвет черемухи белой.

И о том, как метелью

Пух кружил тополиный,

И заснуть из-за трели

Я не мог соловьиной.

А сейчас снежной вьюгой

Замело все дорожки.

Ты о мае, подруга,

Мне напомни, гармошка!

* * *

Ах, ты, полюшко-поле!

Без начала и края.

Ах, как я твою волю

Пью взахлёб и вдыхаю.

Ветер нежно ласкает

Твои травы, шурша,

И моя отдыхает

В чистом поле душа!

Туман влажен и густ

Над тобой дымкой синей.

Ах, как сладок на вкус

Запах горькой полыни.

Меня манишь, журча

Ручейком, что искрится,

Я напьюсь из ключа

Твоей чистой водицы.

И забыв про седины,

Молодею я, что ли?

Когда взглядом окину

Тебя — полюшко-поле.

Татьяна Муханько

Окраина

Пустыми глазницами-­окнами

Глядит на меня мой поселок.

Проулки корявыми строками,

Дряхлеющий тополь-­осколок.

Тоской безысходной разбитая,

В агонии бьется окраина,

Мелькнула та жизнь, позабытая,

На сердце ржавеет окалина.

Забыты отцы, деды-­прадеды,

С окраины город создавшие.

Дела вершат пришлые зайды,

Чертям души рано продавшие.

Окраина-­рвань неухожена,

Ватага детей неприкаянна.

На пришлых глядит настороженно,

Посулы, речисты раскаянья.

Не верит пустым обещаниям,

Задача трудна с неизвестными,

И загнаны в клетку отчаянья,

А лучше на клирос бы — певчими.

Забытая богом околица,

С тобой прозябать до конца.

Душа скособоченно клонится,

Расшатаны своды венца.

А там, за железной дорогою,

В потугах слепого творца,

Окраина, ты недотрогою

Умрешь у чужого крыльца.

Стелла Солоненко

Осенняя мелодия

Осень. Кажется, что костер горит на пути, хотя я не собиралась парком идти. А если горсточку листьев подбросить на этой аллее, то костер разгорится сильнее. Стою у костра, что не хочет гаснуть… приходят в голову мысли самые разные. Хочется помолчать и подумать, отстраниться от всякого быта и шума. Как хочется этим осенним днем природе сказать: «Отогрей мое сердце веселым огнем». Много времени прошло или мало, почувствовала, как что­то на плечи упало. Оказалось, что это кленовый листок. Янтарем переливается в моей руке, и кажется — он с деревом прощается, что стоит невдалеке, и почувствовала я, что все вокруг мне стало родней и ближе, и даже, представьте — молодость рядышком дышит. И солнце, и небо без туч. И этот костер и прошлое наше — один нетускнеющий луч. Долетают обрывки фраз, и чудится отблеск знакомых глаз из нашей пройденной жизни. А в парке падают листья. Сердце сжимается — не на кого опереться, вот и хочется у костра постоять и согреться. А он веселым багрянцем горит и память мою шевелит. Помню, как было нам интересно, когда появлялся Романов с оркестром. И почудилось мне, что над этой листвой снова звучит оркестр духовой. А на душе спокойно и чисто. Я вижу: вальсируя, падают листья. Ах, давние годы! Ах, юность и зрелость! Как эту мелодию слушать хотелось. И в солнечном свете вдруг показалось, что листья сгорели, ничего не осталось…

Максим Нефедов

* * *

Ах вот она — железная дверь в зиму.

Закрой ее, не то протянет спину.

Я ждал того момента счастья,

Когда в душе жара, а за окном ненастье.

И вот эта овечья шерсть под домом,

Что люди называют снежным комом.

Ах вот они — прозрачные гиганты крыш,

С сосулькой осторожнее, малыш!

И это небо светло-голубое,

Что в три часа — уже покрыто мглою,

Когда на дереве нет ни листочка,

Когда резвятся дети.

Чьи-то сыновья и дочки,

И на листе сверкают строчки

Под чай, заваренный самою ночкой.

Анна Мороз

* * *

Талант, и вдохновение, и труд

Смешались с гениальностью и ленью,

А мысли и танцуют, и поют,

Но грусть мешает и грозит веселью.

Пылят уже декабрьские снега,

Сплетают ветры на деревьях путы…

И так легки безмолвные века,

Но тяжелы и длительны минуты.

Гудит недостижимостью мираж.

В уме неповторимо-хладнокровном,

Заснул или забылся строгий страж,

А, может, в ложе нежится любовном.

Окончен мытарств и мечтаний срок,

С лица и неба сходят дружно тучи,

Вот и получен жизненный урок,

Взвела курок! Ну так, на всякий случай.

Дождь

И опять не спится мне

ну никак.

Дождь стучит в окно мое

кап да кап!

Может быть и ты не спишь —

будит дождь,

Вдруг возьмешь надумаешь

и придешь.

Я тебе доверчиво расскажу

Как мне одиноко и…

с кем дружу.

Повздыхаем горестно

ты да я.

Кошка моя Масенька —

вся семья.

Дождик в окна ломится

кап да кап,

Только не решишься ты,

ну никак!

Андрей Осацкий

Одуванчиковое море

— Мам, мам, — с криком вбежала Аллочка в дом. — А Олька на море уехала!

Во всём доме было темно, и только на кухне горел свет.

— Мам, ты не поняла — Олька с родителями на море уехала, — повторила малышка, зайдя на кухню к матери.

— А где это море? За городом? — продолжала она расспрашивать.

— Нет, — ответила молодая женщина.

— Мам, а где? В Киеве? — не унималась девчушка.

— Не мешай. Я занята.

— Ну, мам, скажи. В Киеве? — Алла стала тянуть маму за подол платья.

— Нет, не в Киеве, — ответила та.

— Что? Дальше? — не поверила девочка, — Мам! Ну, мам, а мы поедем на море? Но мама старалась не слышать дочку. Ей было плохо. Разве такой жизни она хотела? Разве об этом она мечтала? После школы поступила учиться. Казалось, что всё всегда будет хорошо. Началась взрослая самостоятельная жизнь. Свобода. Сама себе хозяйка. Родители в селе. Что они знают? Сама она — девушка видная — мальчишки табуном бегают. Жизнь закружилась в бешеном темпе: дискотеки, вечеринки, поклонники. Влюбилась. Цветы, конфеты, стихи под луной. Даже не заметила, как забеременела. Мальчик, а что мальчик? Отказался. Самой надо было думать. Решила рожать. С университета выгнали. Родителям побоялась признаться. Хорошо, что помогли подруги — приютили. Тяжело, но силу давали небесно­голубые глазки дочурки. А что сейчас? Работа. Одна работа. Другая работа. Днем — на рынке за прилавком, вечером — в баре с подносом. Вроде бы всё для дочки, а времени с ней побыть и нет. Море. Где оно, это море?

Она повернулась и, обняв дочку, чтобы та не видела слез, сказала:

— Да, Солнышко. Мы поедем на море. Поедем к бабушке. Помнишь бабушку Нюру? Я про неё рассказывала. Возле её дома есть большое одуванчиковое море. Оно большое и желтое, как солнышко на небе. А потом оно превратится в белое пушистое море. И ветер­проказник подымет его в воздух и унесет высоко­высоко. Это самое лучшее море на свете. Это наше с тобой море. Хорошо? Договорились? А сейчас тебе пора спать. А мне на работу.

— Спасибо, мамочка. Ты самая лучшая на свете. Я тебя люблю,— залепетала Аллочка.

— Да, мой цветочек. Я тебя тоже очень люблю.

— Мам, а в нашем море дельфины будут?— зевая, спросила девочка, уже лёжа в кровати. — А жирафы будут? Я хочу жирафов. — сказала она.

— Будут, — сказала мама — Обязательно будут!

Материал размещен на сайте 10 января, 2011, в рубрике Литература. Опубликован в газете"№1 5 января 2011г"