Мои жизненные университеты

Мой жизненный путь и жизненные переживания моей молодости на родной украинской земле до 1929 года и Вторая Мировая Война.
Владимир Кейс
(Продолжение. Нач. в № 32-35)
Однажды (это было летом 1941 года) вывели во двор тюрьмы около 2 тысяч заключенных. Они были со своими скудными вещами. Я в это время работал во дворе. Так как я заболел, то меня в этот раз не тронули. Все эти люди ожидали погрузки в вагоны. Это происходило в то время, когда в детской школе, которая находилась за колючей проволокой, была перемена. Вдруг дети начали узнавать в толпе своих родителей, а родители — детей. Взрослые и дети кинулись к колючей проволоке, которая их разделяла. Они тянули друг к другу руки, расцарапывая их до крови. Случились невероятный крик и плач. В это время подъехал железнодорожный состав с военными, которые все ликвидировали. Только горькая разлука родителей и детей осталась неликвидированной. Члены таких семей рассказывали, что в 1939-1940 годах советская власть обещала им новую жизнь в Украине. А в действительности их привезли в сталинскую тюрьму и разделили: отцов отдельно, матерей отдельно, детей отдельно. За что этим людям достались такие муки? Вот так «освободители»!..

Однажды мы узнали, что началась война с Германией. Это было 25 июня 1941 года. Слухи о войне ходили и раньше. Об этом говорили вновь прибывшие иностранцы. Эта кровавая новость сразу стала известна всем заключенным. Интересно было слушать речь Сталина, которая начиналась словами: «Дорогие братья и сестры…». Многие в лагере задумались над тем, что немцы еще далеко, а мы уже в плену. В любой момент охранник может тебя застрелить. И никто не узнает, куда ты делся. Жизнь в лагерях НКВД страшная. За что терпишь эти муки? И я такой был не один… Нас тысячи. Только тут, в лагере, я понял, что раньше жил одним днем и не задумывался о будущем.

В конце июня 1941 года во всех бараках повесили синие лампы (для маскировки от самолетов). Ничего не было видно. Только совы знали, где живут заключенные. Теперь возле каждого барака стояло по два военных, а в мирное время они находились за ограждением. Ночью на улицу выходить запретили под страхом расстрела. Нас стали вывозить на работы далеко в лес. Там мы копали канавы глубиной 1,5 м. Нам говорили, что это окопы. Но на следующий день эти канавы оказывались зарытыми. Никто не знает, кого там хоронили. В этот страшный 1941 год советские войска отступали, а тюрьмы были переполнены заключенными. В первую очередь НКВД начал расстреливать политически неблагонадежных заключенных и иностранцев. По ночам этих людей забирал грузовой автомобиль и увозил на вечный покой. Жизнь казалась безнадежной. Те, кто желал, чтобы был уничтожен кровавый сталинский режим, заставляли задуматься: немцы еще далеко, а нас уже расстреливают свои.

Железнодорожные составы приходили в лагерь один за одним. Администрация не знала, где размещать заключенных. А в Сибирь дорога уже была закрыта.

Рядом с нашим лагерем располагалась двухэтажная тюрьма. Туда специально вывозили заключенных на допрос. Почти никто не возвращался живым. Заключенные называли ее «Вспомогательная могила для арестованных». Вскоре в лагере появились слухи, что будут набирать добровольцев на фронт. Вроде бы был принят указ верховного совета о том, что заключенные должны искупить свою вину. А за это им отменят наказание в виде лишения свободы. Эту информацию мне подтвердил мой дядя С. Шкарупа. А сам он об этом услышал от еврея, которого звали Петр Робинзон. Я обрадовался и решил, что это неплохо. Разве в лагере лучше? Правда, я еще не видел, как взрываются бомбы и как твой товарищ по оружию в муках просит у тебя смерти... Но позже я все это увидел и ощутил весь ужас фронта.

Во второй мировой войне советская система продемонстрировала всему миру, как советский солдат просит у женщин в селах кусок хлеба: «Тетя! Дайте покушать. Два дня ничего не ел. А нам дан приказ, что мы (армия) находимся на вашем иждивении». Ответ был такой: «Солдат мой дорогой! Сынок! Мы сами голодные. Когда отступали наши войска, то все уничтожили. А когда пришли немцы, то отобрали последнее».

Однажды (в августе 1941 года), конвой пригнал нас с работы, выстроил в шеренги. Заместитель начальника лагеря по политическим вопросам прочитал Указ верховного совета СССР о том, что нас освобождают из тюрьмы и мы должны пойти добровольно на фронт и искупить свою вину. Нам выдали временные документы согласно списку. Нам объявили, что теперь мы защитники Родины. Тут я подумал, что когда немцы узнают о таких добровольцах, то сразу же сдадутся к нам в плен. Такие страшные защитники Родины появятся на фронте...

На следующий день нас погрузили в военные автомобили и повезли в город Лисичанск. Наш конвой передал нас в военный комиссариат и уехал. Когда мы прибыли в военный комиссариат, там уже шла мобилизация полным ходом. Отцы, жены и дети провожали своих близких на фронт. Многие плакали. А о нас никто не плакал и никто не провожал. Как будто мы бессмертные воины. Этот день оказался грустным. Позже к нам вышел какой-то военный в звании капитана. Он сказал, чтобы мы разъехались по домам и явились в военный комиссариат по месту жительства. Выданные документы позволяли ехать поездом без оплаты.

С радостью я покинул это печальное место и приехал в город Славянск, который ассоциировался у меня с горем и бедой. До сих пор не могу забыть этого. От города Славянска недалеко до села Никополь. Ожидаю поезд, который возит рабочих. Я увидел много старых знакомых. Они тоже узнавали меня. Но в этот раз меня никто не арестовывал. Было не до этого. Многие ожидали вызова на фронт. А в это время по железной дороге мимо нас проходили поезда с ранеными. Многие люди были в панике, потому что не знали, какая другая сатана оккупирует.

Приехал домой. Меня радостно встретила Мария. Она сообщила, что ее брата Василия забрали на фронт, а также многих других мужчин из нашего села. Их провожали на войну, плакали, и пели песню: «Последний денек гуляю с вами я, друзья. А завтра обо мне заплачет вся моя семья».

На следующий день я явился в свой военный комиссариат. Предъявил документы, и меня взяли на учет. Через два дня мне сказали явиться в 10 часов утра в военный комиссариат с запасом пищи на один день. Домой я уже не вернулся. Нас отправили на грузовых автомобилях в город Изюм. Здесь располагались военные лагеря. Нас разделили на группы, выдали оружие и отправили на фронт. Нас привезли на крупную узловую железнодорожную станцию Лозовая. По слухам, сюда прилетали немецкие самолеты, но не бомбили. Нас погрузили в вагоны, и поезд отправился в город Павлоград. Это рядом с Днепропетровском. Здесь проходила линия фронта. Приехали на станцию Юрьевка. В небе кружат немецкие самолеты. Некоторые подразделения выгрузились здесь и заняли оборону. А нас высадили на окраине города Павлограда, где шли тяжелые бои по линии реки Днепр. Тут я увидел своих товарищей по оружию и без рук, и без ног, окровавленных. Некому было везти их в тыл и некому было оказывать им помощь. Каждый спасал сам себя. Целую ночь отступали. От страха даже кушать не хотелось. Пришли на станцию Новая Русь. Немецкие самолеты разбомбили санитарный поезд. Мы перегрузили раненых в другой поезд и вывезли в тыл. Наши войска массово отступали. У нас в подразделении было около 100 человек. Мы обслуживали железнодорожные станции и помогали вывозить раненых в тыл. О нас забыли. Оставили на произвол судьбы. Ни пищи, ни воды, ни командиров. Командир роты куда-то исчез. Наверное, убежал от страха. Мы тоже разбились на группы и последовали за нашими командирами. Но было непонятно куда бежать. Со мной вместе был Тимофей Слюсар. Идем селами. Люди нас пускают переночевать и кормят. Понемногу сдают нервы. Хочется спасти себя, избежать войны. Не хочется погибнуть в молодые годы. Да и за что отдавать свою жизнь? Остановились в селе Александровка. Здесь до войны проживало много немцев. Отсюда мы пошли в село Некременное (раньше оно называлось Бычок). В этом селе жил двоюродный брат моей жены Ефим Косенко. Он был председателем колхоза. К его дому подошли в полдень. Во дворе находились дядя Саша и тетя Маня. Мы поздоровались. Они расспросили нас, откуда мы идем и как я оказался на фронте. Пригласили в дом. В доме был их сын Ефим. Увидев в наших руках оружие, он расспросил о нашем отступлении. В это время тетя Маня приготовила нам по большой миске борща, вкус которого я давно забыл. Позже во двор на коне заехал один колхозник. У него была свежая газета. В ней на первой странице была напечатана главная новость, что на фронт из Москвы выехал лично Климентий Ворошилов. Дальше говорилось о том, что советская армия оставила город Днепропетровск и заняла более выгодные позиции. Хозяин дома дядя Саша налил себе и нам по стакану водки и сказал: «Выпьем за хорошую новость!» (он, конечно, имел ввиду то обстоятельство, что немцы заняли город Днепропетровск). И сказал своему сыну Ефиму, чтобы он вместе с активистами колхоза собирался и удирал из села. Я возразил дяде Саше, что в их колхозе людей сильно не обижали и гонений на его сына со стороны односельчан при новой власти не должно быть. На это Саша ответил, что я ничего не знаю о том, как в 1937 году активисты вместе с его сыном обыскивали все дома и искали врагов народа. В те времена считали бы преступлением даже просто иметь интернет магазин женские сумки marino orlandi продающий. Тут следует пояснить, почему отец (Саша) плохо относился к своему сыну (Ефиму), а также к советской власти. Дело в том, что Ефим не был его родным сыном. Дядя Саша женился на тете Мане, когда у нее уже был Ефим. Он вырастил Ефима как родного сына. Когда тот повзрослел, то вступил в коммунистическую партию и считал себя сиротой. Но, в действительности, этим он спас свою семью и своего неродного отца от репрессий, в то время как все родные братья дяди Саши были репрессированы и высланы в Сибирь. Там они и погибли.

Мы остались на ночлег. Утром к Ефиму, который был председателем колхоза, приехали на повозке, запряженной волами, незнакомые люди. Вид у них был измученный: одежда порвана, обуви нет. Они объяснили, что перегоняют скот в тыл. Но многие коровы заболели ящуром. Суть их просьбы заключалась в том, чтобы колхоз Ефима Косенко принял стадо и выдал им справку о передаче скота. Ефим Косенко вместе с председателем сельского совета решили помочь измученным погонщикам животных. Приняли стадо и выдали справку, по которой потом эти люди смогли бы отчитаться. Погонщики животных пошли дальше, при этом оставив свою повозку. В действительности, ни председатель колхоза, ни председатель сельского совета не знали, что делать с животными, так как немцы были уже близко. Дядя Саша посоветовал им отступать, а скот оставить – немцы придут и съедят больных животных. Мне же он посоветовал садиться на повозку, которую оставили погонщики, и отправляться к себе домой. Мой напарник попрощался с нами и ушел домой. Я остался еще на одну ночь. Лег спать, а уснуть не могу. Советские войска отступают: гремят танки, машины, сотрудники НКВД сжигают поля пшеницы, взрывают мосты, фабрики, железнодорожные станции. В ночном небе виднеется зарево от пожаров.

Проснувшись утром, я увидел, что председатель колхоза Ефим и председатель сельского совета собираются убегать. Собрали вещи, еду. Мать и отец плачут. Они попрощались со всеми. Председатель сельского совета мне сказал, чтобы я был осторожен, потому что любой сотрудник НКВД может меня просто застрелить в военное время. И они уехали. Мы с дядей Сашей в этот день долго обсуждали советскую власть. После он сказал: «Весь актив нашего села убежал. Власти нет. А ты, Владимир, запрягай волов в повозку и езжай домой». Я так и поступил. Еду на повозке и вижу, как люди грабят колхоз. Разбирают все, что попадается в руки. Ехать мне было около 8 километров. По дороге я поймал одинокую корову, привязал к повозке и поехал дальше. Приехал домой, причем с богатством (повозкой и коровой). Моя семья очень обрадовалась. Во двор к нам сошлись соседи, и начались разные разговоры. Кто-то говорил, что немцы уже заняли Славянск, кто-то, что они уже в Александровке. Но стрельбы не было слышно. И в селе Никополь немцев еще не было. Людей охватила неизвестность: нет ни старой, ни новой власти. Старую власть люди знают, а новую никто не видел. Кто такие немцы? Как они выглядят? Что за люди?

Люди начали разбирать колхозное имущество: «Грабь награбленное!» В то время в наших степях было много крупного рогатого скота, пригнанного из-за Днепра (может быть, больше 10 тысяч голов). Перед приходом немцев крестьяне весь скот разобрали по домам.

Как-то в полдень загудели мотоциклы, автомобили, танки. 20 октября немцы заняли Барвенковский район. Люди стояли на улице и смотрели на могучую силу, пришедшую на нашу землю. Что она принесла? Вот идет офицер и делает мелом на домах какие-то отметки. Затем приехали другие офицеры и через переводчика сказали, что они будут жить на квартирах у крестьян долго, потому что на реке Донец фронт остановился. Через несколько дней немецкий офицер в звании капитана созвал на улице жителей села. Он сказал, что люди должны избрать себе сельское правление в составе 5 человек. В первую очередь нужно избрать старосту села, а затем еще 4 человека, которые будут собирать картофель для немецкой армии. Он добавил, что эти 4 человека будут являться полицией села, а староста – руководителем. Старостой избрали Ивана Гавриловича Сосновенко. Полицейскими единогласно были избраны: В. Карпенко, Григорий Чучен, Семен Плахитько и Яков Овчаренко. Таким образом, 24 октября 1941 года появилась новая власть в селе Никополь.

(Продолжение следует)