Письмо от отца из 1941 года

Надежда ОНИЩЕНКО

Уже давно живем мы без беды.
Война от нас все дальше год от года.
Но не сотрутся в памяти народа
Жестоких лет жестокие следы.
Игорь Тарабрин

Я помню отца только в одном эпизоде моей жизни. Он подбрасывает меня под самый потолок и ловит в свои надежные, сильные руки. Я, падая в них, вижу его родное, красивое, смеющееся лицо, визжу от радости и восторга. И очень-очень счастлива. В моей жизни было немало счастливых моментов. Но ИМЕННО ТАК счастлива я не была больше никогда.

Я помню, как части Красной Армии отсутупали через наш хутор. Если случалось задержаться в хуторе, солдаты брали нас на руки, ласкали, угощали чем-нибудь, случалось, плакали, вспоминая своих детей, по которым истосковались. И мы плакали: нам было их очень жаль. Вспоминали папу…
Помню, как впервые увидела на хуторе немцев. Надменные, автоматы наперевес, закатанные до локтя рукава (точно такими мы потом видели их в военной хронике). Шарят по сарайчикам, собирают яйца в каски, тут же разбивают, выпивают, смеются, разговаривают на непонятном языке. Ловят птиц, тащат из сарайчика поросенка в грузовик, на котором приехали.
Они наступают…
Помню их отступавших. Поубавилось спеси и прыти. Присмирели. Немец посадил меня на колени к себе, дал шоколад. Заискивающе улыбается, гладит меня по голове, ласково говорит: «Kinder… Kinder…» Показывая маме три пальца, объясняет, что у него дома трое детей, по которым он очень соскучился. Говорит: «Гитлер нехорошо…» Я не могу есть его шоколад и испытываю к нему отвращение, ненависть и боюсь его: он враг.
Помню поле, по которому мы шли во время эвакуации, когда немцы гнали нас, не знаю куда и зачем. Поле было усеяно трупами наших солдат и немцев. Все мы, сколько шли по тому полю, столько плакали. Я до сих пор не могу забыть то поле.
Помню, как мама во время бомбежек и обстрелов, спрятав меня и сестру туда, где, по ее мнению, мы были как-то защищены, прикрывала нас своим телом, став над нами на колени и локти. Многое помню.
Но как ни напрягаю память, не могу вспомнить еще хоть одно мгновение, в котором бы присутствовал отец...
Он работал плотником на шерстомойной фабрике в Новой Баварии, под Харьковом. Технологии тогда были не то что теперь, про печать на пакетах ещё даже не слышали. Домой приезжал на выходной. Очень может быть, что это был последний его приезд перед началом суровых военных испытаний. И, наверно, именно тогда моя память созрела для того, чтобы запоминать: когда началась война, мне было 3 года 8 месяцев.
Отец был мобилизован в Новой Баварии в первые дни войны. У него не было возможности приехать домой, чтобы проститься с семьей. Личные вещи, некоторые документы, прощальную записку привезла и вручила маме ее племянница Варя.
Передо мной его письмо, написанное в Орловской области по дороге на фронт. Лист из школьной тетради, почти распавшийся на четыре части. Линии еле-еле просматриваются. Некоторые слова трудно прочитать. Написано карандашом:
«1941 г., 14-го июля. Письмо от вашего мужа и папка Григория Дм. Добрый день, дорогое мое семейство: жена Лиза и дети Надя и Нина…»

Я позволила себе стихами передать его содержание.
Это письмо хранится
много-много лет.
Того, кто написал его,
в живых давно уж нет.
Писалось на Орловщине оно
в июльский день,
Под вишнею, которая
бросала мирно тень.

Небо было синее,
лился солнца свет.
Лето над Отчизною,
войны, казалось, нет.
Рядом говор сдержанный,
шутки, смех ребят.
Прижав тетрадь к колену,
жене писал солдат:

«Ты не горюй, родная,
слез по мне не лей,
За нас двоих работай
и береги детей.
Время теперь такое,
что надо о себе забыть,
О Родине надо думать,
врага беспощадно бить.

Мы нашу Родину искренно
любим
И никому ее не отдадим.
Мы врага разобьем, победим,
уничтожим.
Наше дело правое —
мы победим.

Мы в это, дорогая,
свято верим.
Нам вера наша помогает жить.
Убеждены: вовек не повторится
Все то, что нам придется
пережить.

Теперь о себе немного, —
Письмо заканчивал он. —
Я зачислен солдатом
в саперную роту,
Едет на фронт мой батальон».

Писал, что одет по форме,
Всем приветы передавал.
На прощанье
на последних строчках
Две руки в пожатии нарисовал.

Писал: «…нас здесь много, призванных исполнить священный долг: защитить нашу Родину, нашу землю, наши семьи от злобного врага…»
«22 июля 1941 г. …Месяц идет война… Как вы живете без нас? Как справляетесь со всем, что свалилось на ваши плечи? …Кажется, я целый год не видел вас. Соскучился… Я уже могу сообщить тебе свой адрес и буду очень ждать писем от тебя с новостями и адресами Пети и Вани: я ничего о них не знаю…
Лиза, дорогая моя, крепись. Береги себя, детей, Андрея.
Ваш муж, папко, брат Григорий».
Это письмо хранится
много-много лет.
Того, кто написал его,
в живых давно уж нет.
Не знаю, где погиб он —
он не пришел домой.
Навсегда потерянный,
навсегда родной…
Писем больше не было. Мама получила извещение, в котором ей сообщили: «Ваш муж Бездетко Григорий Дмитриевич пропал без вести…» Трудно в такое поверить, невозможно смириться. Она ждала, надеялась, продолжала поиски. Но мы так ничего и не знаем о его судьбе.
…В среду утром 9 Мая 1945 г. мама правилась у плиты, заканчивала готовить еду на весь день, собиралась на работу.
Услышали громкий плач соседки. Мама сказала: «Наверно, похоронку принесли», — и тоже заплакала. В этот момент к нам вошел Василий Иванович, председатель колхоза, радостный, возбужденный, сказал: «Гавриловна, Победа!» Подхватил нас с сестрой на руки, закружил по комнате. Потом сказал: «Все идем на торжественный митинг в Резуненково…»
Так в нашу осиротевшую семью, в наш хуторок пришла долгожданная, радостная весть об окончании войны.

9 Мая для меня светлый и грустный праздник: день скорби о павших в боях, замученных в концлагерях, умерших от ран, пропавших без вести. День памяти и искренней благодарности тем, кто победил в этой войне: и мертвым, и живым.