Поклонись хлебу

Иван ЗАГНЕТОВ

Материал «О хлебе насущном» (НД от 24.02.2010 г.) затронул в моей душе многое. Эта тема меня волновала не один десяток лет. А хлеб, его святость, его цену я запомнил с первых лет Советской власти, с тридцатых и сороковых военных лет, знаю вкус блокадного хлеба, так как сражался на ленинградском фронте. Знаю вкус хлеба, побывав в немецком плену. Назывался он «остен брат» и был утвержден имперским министерством продовольственного снабжения в рейхе 21 декабря 1941 года — только для русских. Вот он: отжимки сахарной свеклы — 40 %, древесные опилки — 20 %, целлюлозная мука из листьев или соломы — 10%.
Из всего — выстраданными годами, я создал панно из дерева, святыню о хлебе именуемой «Хлеб всему голова».

Не могу я в стихах повториться —
Хлеб не знает предела похвал.
Если рожь на полях колосится,
Значит, кто-то всерьез недоспал.
Зори росные, свет полуденный,
Хлеборобской заботы тропа —
Перебродят в пламени зерна,
Засыпают в колосьях снопа.
Ничего нет на свете вкуснее,
Благородней работы жнеца!
Если рожь где-то жемчугом зреет —
Кто-то трудится в поте лица.
Не боюсь я в стихах повторяться —
Хлеб не знает предела похвал:
Если надо кому поклоняться
После мамы его б я назвал!

Хлебная эпопея Великой Отечественной войны! О ней можно долго рассказывать. Я, как участник обороны Ленинграда, приведу такой пример.
Бесценный генный склад семян позволил вывести в послевоенные годы многие новые сорта пшеницы, ячменя, других культурных растений. Существование генного банка — залог многих будущих открытий. Сейчас просто не верится, что пережили хранители коллекции со своим героическим народом во времена Ленинградской блокады бездну страданий. Многие сотрудники ВИРа сражались на фронте, другие погибли от вражеских снарядов и бомб. Оставшиеся работники упаковали и погрузили семена в вагоны, но эвакуировать не успели — город оказался во вражеском кольце. Семена пришлось разместить на стеллажах.
В первые три месяца блокады главную опасность представляли падающие на крышу зажигательные бомбы, затем — полчища крыс. В декабре 1941 года от истощения многие сотрудники института слегли. От голода один за другим умерли доктор биологических наук С.А. Эгис, старший научный сотрудник Д.С. Иванов и еще 28 человек. Горстка оставшихся в живых научных работников едва передвигала ноги, но, несмотря на все трудности и невзгоды, сберегла коллекцию.
С беспримерным благородством и бескорыстием они исполнили высокий научный и гражданский долг, совершили настоящий подвиг.
Помню как пахали женщины, впрягшись в плуг. Помню, как дошкольники собирали колоски, стручки, картошку в передники и носили в общую кучу. А чтобы съесть горсть собранного зерна, просили разрешения. Никто, никогда не жаловался — даже в трудные голодные дни. Дети знали, что этого делать нельзя.
Проходили годы. Всем существом своим я понял, что самая щедрая, самая богатая, добрая, умная, самая прекрасная — это земля, природа.
В трудные минуты жизни обращался к ней, искал в ней утешенье. Жизнь бросала меня в разные места страны. Но где бы ни был — сеял, сажал деревья, учил детишек понимать созревающие колоски пшеницы, ржи, полевые цветы, птиц…
Ленинградцев часто угадывал, где бы их не встречал — детей и стариков блокадных лет. Но встречаю теперь и тех, кто говорит: «Сколько лет прошло после окончания войны, жизнь другая сейчас, зачем вы рассказываете детям о войне, голоде?» А я считаю, что человек вместе с молоком матери должен впитывать в себя запах земли. Мать обязана учить дитя, как вскопать землю, зернышко посадить, взрастить колосок, пустить в дело, беречь самый малый кусочек хлеба. Надо! Без навыков самого простого труда ничего не выйдет. Говори сколько хочешь, но если не с кого брать пример, если отцу или матери «некогда» в детстве показать ребенку, как копать и сеять (хотя бы около дома, во дворе), если ребенок проводит время только в развлечениях — он вырастет обделенным общением с природой, землей — вырастет потребителем, привыкшим только брать.
Идя по жизни, бывшие дети ленинградской блокады любили жизнь не в приобретении, а в отдаче. Никогда не завидую никому, кроме тех, у кого хорошее здоровье… Как замечательно искать в себе частицу природного творчества, находить и трудиться! Как много прелести в работе, в людях труда, и как хороша наша страна с ее многокрасочной природой! Сколько возможностей для интересных дел! Чувство долга, совесть, доброта — как может без них человек жить? И не от лени ли равнодушие?
Хочется иногда крикнуть: «Люди, будьте добрыми, трудитесь на счастье, берегите природу и в ней себя, любите и создавайте счастье на земле, созданное природой для того, чтобы человек творил чудеса, красоту, помогал природе создавать цветущие, богатые сады и поля!»
Плохо тем, кто стал забывать тепло земли, росток зерна, теплый душистый хлеб — плод давних трудов своих предков. А нам, фронтовикам, забывать ничего не дано. Ведь мы торили дорогу к Победе, большому мирному хлебу!.. И мы победили!!!
Но какой ценой? На одном из километров Ленинградской дороги жизни есть удивительный памятник. На гигантских плитах-страницах высечены известные всему миру слова Тани Савичевой: «Женя умерла 28 декабря в 12 часов 1941 года Бабушка умерла 25 января в 3 часа дня 1942 года. Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа ночи 1942 года. Дядя Леша — 10 мая в 4 часа дня 1942 года. Мама — в 7.30 утра 1942 года». Савичевы умерли. Умерли все. Осталась одна Таня.
Дневник был выставлен в числе обвинительных документов фашизма на Нюрбергском процессе. В оригинал дневника Тани Савичевой, размещенный за охранным стеклом музея, вчитывались тысячи и тысячи людей.
Главы государств и правительств многих стран мира… Маршал Жуков, Буденный, Ворошилов. У дневника Тани со слезами на глазах стояла госпожа Черчиль. Нет, не умерли Савичевы! Не могли, не имели права. Они продолжают жить в документах, памятниках, наяву. Они должны жить в нашей памяти вечно.