Венчание в Дружковке купца Григория Елисеева
Владимир КАЧУР
Григорий Григорьевич Елисеев, унаследовавший богатую купеческую семейную фирму, в 1896 году преобразовал ее в торговый дом «Братья Елисеевы» с центром в столице Российской империи – Петербурге. Елисеевым принадлежала кондитерская фабрика, известные в Петербурге, Москве и др. городах «Елисеевские магазины». У них был торговый флот, закупочные миссии во всех мировых портах.
Григорий Елисеев получил блестящее образование, владел несколькими иностранными языками, был талантливым менеджером. Он — председатель Правления Товарищества Петергофского пароходства, директор правления Санкт-Петербургского Общества пивоварения «Новая Бавария», член Правления Общества для постройки и эксплуатации экипажей и автомобилей «Фрезе и К», владелец крупного пакета акций Санкт-Петербургского учетного и ссудного банка.
В конце ХІХ века Г.Елисеев приобрел в Бахмутском уезде, вблизи станции Дружковка, около 2,5 тыс. гектаров земли у местных землевладельцев Борисовских.
Центр его имения находился на территории нынешнего поселка Горняк (в то время хутор назывался Марусино). В Марусино был конный завод, где выращивали породистых лошадей, завод по изготовлению кирпича и черепицы (образцы есть в городском музее). В большом доме, расположенном на территории Марусино (до нашего времени, к сожалению, не сохранился), жил управляющий имением. Второй дом Г. Елисеева в Дружковке, расположенный по улице Юрченко (за центральной городской больницей), сохранился.
Очевидно, это обстоятельство послужило основанием для того, чтобы поселение за церковью, в районе центральной горбольницы, в первой четверти ХХ века называть поселком Елисеевским.
Вершин своего богатства и славы Г.Елисеев достиг к началу Первой мировой войны.
В 1913 году в Петербурге праздновали 100-летие «Торгового дома Елисеевых». На банкете присутствовали 4 тыс. человек: члены Государственного Совета, петербургский губернатор, высшие чиновники империи, коллеги – богатейшие купцы, звезды театра, многочисленная пресса и т.д. К этому времени Г.Елисеев получил в Российской империи звание потомственного дворянина, высшие государственные награды.
Но в банкете не принимали участие жена и пятеро взрослых сыновей. Причиной послужило то, что в это время Г.Елисеев, влюбившись в молодую купчиху Веру Васильеву, просил у жены согласия на развод. Мария Андреевна не соглашалась. Сыновья приняли сторону матери. Григорий продолжал настаивать на разводе. В начале октября 1914 г. его жена покончила жизнь самоубийством.
Г. Елисеев на похороны не приехал. В этот же день все его сыновья отказались от наследства.
Через три недели после смерти Г.Елисеев появился с молодой невенчанной женой в своем имении в Бахмутском уезде. 26 октября 1914 года в Николаевской церкви в Дружковке священник Гонтаревский венчает их. В Донецком областном архиве сохранилась книга Николаевской церкви того периода. В разделе о бракосочетаниях зафиксирована запись: «Потомственный дворянин Григорий Григорьевич Елисеев православного вероисповедания, вторым браком, 50 лет.
Бракоразведенная жена Петроградского купца Вера Федоровна Васильева, православного вероисповедания, вторым браком, 31 год
Поручители: Г.Воронежа купеческий сын Лисянский И.И. и потомственный дворянин В.Д. Муханов.
По невесте: германскоподданый Карл Карлович Годелюк и Харьковской губернии Старобельского уезда слободы Лащиновка крестьянин А.С.Якунин».
Не сохранилось сведений о праздновании бракосочетания Г.Елисеева с В.Васильевой, неизвестными осталось количество гостей. Но по воспоминаниям старожилов поселка Горняк, детям работников конного завода раздали «два воза конфет и пряников».
После венчания Елисеев с молодой женой уезжает во Францию, куда заблаговременно перевел свои капиталы. Он тяжело переживает отказ детей.
После известных событий 1917 года имение Г.Елисеева становится государственным. В 1919 году в ходе Гражданской войны Донбасс захватывают белогвардейские части А.Деникина. Имения возвращают старым собственникам. Летом 1919 года Г.Елисеев приезжает в Дружковку (сохранилась его фотография с работниками конного завода) — очевидно, чтобы подтвердить право собственности.
После изгнания Деникина из Донбасса, в конце декабря 1919 года, Г.Елисеев теряет свое имение навсегда. Он возвращается в Париж, где и умирает в 40-х годах ХХ века.
Отрывок из книги В.Гиляровского «Москва и москвичи»
Домом по очереди владели купцы Носовы, Ланины, Морозовы, и в конце девяностых годов его приобрел петербургский миллионер Елисеев, колониалыщик и виноторговец, и приступил к перестройке. Архитектор, привезенный Елисеевым, зашил весь дом тесом, что было для Москвы новинкой, и получился гигантский деревянный ящик, настолько плотный, что и щелочки не осталось.
Нашлись смельчаки, которые, несмотря на охрану и стаю огромных степных овчарок во дворе, все-таки ухитрялись проникнуть внутрь, чтобы потом рассказывать чудеса.
— Индийская пагода воздвигается.
— Мавританский замок.
— Языческий храм Бахуса.
Последнее оказалось ближе всего к истине. Наконец, леса были сняты, тротуары очищены, и засверкали тысячи огней сквозь огромные зеркальные стекла.
Храм Бахуса.
Впрочем, это название не было официальным; в день снятия лесов назначено было торжественное, с молебствием освящение «Магазина Елисеева и погреба русских и иностранных вин».
С утра толпы народа запрудили улицу, любуясь на щегольский фасад «нового стиля» с фронтоном, на котором вместо княжеского герба белелось что-то из мифологии, какие-то классические фигуры. На тротуаре была толчея людей, жадно рассматривавших сквозь зеркальные стекла причудливые постройки из разных неведомых доселе Москве товаров.
Горами поднимаются заморские фрукты; как груда ядер, высится пирамида кокосовых орехов, с голову ребенка каждый; необъятными, пудовыми кистями висят тропические бананы; перламутром отливают разноцветные обитатели морского царства — жители неведомых океанских глубин, а над всем этим блещут электрические звезды на батареях винных бутылок, сверкают и переливаются в глубоких зеркалах, вершины которых теряются в туманной высоте.
Двери магазина были еще заперты, хотя внутри стали заранее собираться приглашенные, проходя со двора.
Привезенные для молебна иконы стояли посреди магазина, среди экзотических растений.
Наконец, к полудню зашевелилась полиция, оттесняя народ на противоположную сторону улицы. Прискакал взвод жандармов и своими конями разделил улицу для проезда важных гостей.
Ровно в полдень, в назначенный час открытия, двери магазина отворились, и у входа появился громадный швейцар. Начали съезжаться гости, сверкая орденами и лентами, военное начальство, штатские генералы в белых штанах и плюмажных треуголках, духовенство в дорогих лиловых рясах. Все явились сюда с какого-то официального богослужения в Успенском соборе. Некоторые, впрочем, заезжали домой и успели переодеться. Елисеев ловко воспользовался торже¬ственным днем.
В зале встречал гостей стройный блондин — Григорий Григорьевич Елисеев в безукоризненном фраке, с «Владимиром» на шее и французским орденом «Почетного легиона» в петлице. Он получил этот важный орден за какое-то очень крупное пожертвование на благотворительность, а «Почетный легион» — за выставку в Париже выдержанных им французских вин.
Архиерея Парфения встретил синодальный хор в своих красных, с откидными рукавами камзолах, выстроившийся около икон и церковнослужителей с ризами для духовенства.
Нечто фантастическое представляла собой внутренность двусветного магазина. Для него Елисеев слил нижний этаж с бельэтажем, совершенно уничтожив зал и гостиные бывшего салона Волконской, и сломал историческую беломраморную лестницу, чтобы очистить место елисеевским винам. Золото и лепные украшения стен и потолка производили впечатление чего-то странного. В глубине зала вверху виднелась темная ниша в стене, вроде какой-то таинственной ложи, а рядом с ней были редкостные английские часы, огромный золоченый маятник которых казался неподвижным, часы шли бесшумно.
Зал гудел, как муравейник. Готовились к молебну. Духовенство надевало златотканые ризы. Тишина. Тихо входят мундирные и фрачные гости. За ними — долгополые сюртуки именитых таганских купцов, опоздавших к началу.
В половине молебна в дверях появилась громадная, могучая фигура, с первого взгляда напоминающая Тургенева, только еще выше и с огромной седеющей львиной гривой — прямо-таки былинный богатырь.
Странным показался серый пиджак среди мундиров, но большинство знатных гостей обернулось к нему и приветливо кланялось.
А тот по своей близорукости, которой не помогало даже пенсне, ничего и никого не видел. Около него суетились Ели¬сеев и благообразный, в черном сюртуке, управляющий новым магазином.
Это был самый дорогой гость, первый знаток вин, создавший огромное виноделие Удельного ведомства и свои образцовые виноградники «Новый Свет» в Крыму и на Кавказе — Лев Голицын.
Во второй половине зала был сервирован завтрак.
Серебро и хрусталь сверкали на белоснежных скатертях, повторяя в своих гранях мириады электрических отблесков, как застывшие капли водопада, переливались всеми цветами радуги. А посредине между хрустальными графинами, наполненными графинами разных цветов, вкуса и возраста, стояли бутылки всевозможных форм — от простых светлых золотистого шато-икема с выпуклыми стеклянными клеймами до шампанок с бургонским, кубышек мадеры и неуклюжих, примитивных бутылок венгерского. На бутылках старого токая перламутр времени сливался с туманным фоном стекла, цвета болотной тины.
На столах все было выставлено сразу, вместе с холодными закусками. Причудливых форм заливные, желе и галантины вздрагивали, огромные красные омары и лангусты прятались в застывших соусах, как в облаках, и багрянили при ярком освещении, а доминировали надо всем своей громадой окорока.
Окорока вареные, с откинутой плащом кожей, румянели розоватым салом. Окорока вестфальские провесные, тоже с откинутым плащом, спорили нежной белизной со скатертью. Они с математической точностью нарезаны были тонкими, как лист, пластами во весь поперечник окорока, и опять пласты были сложены на свои места так, что окорок казался целым.
Жирные остендские устрицы, фигурно разложенные на слое снега, покрывавшего блюда, казалось, дышали.
Наискось широкого стола розовели и янтарились белорыбьи и осетровые балыки. Чернелась в серебряных ведрах, в кольце прозрачного льда, стерляжья мелкая икра, высилась над краями горкой темная осетровая и крупная, зернышко к зернышку, белужья. Ароматная паюсная, мартовская, с Сальянских промыслов, пухла на серебряных блюдах; далее сухая мешочная — тонким ножом пополам каждая икринка режется — высилась, сохраняя форму мешков, а лучшая в мире паюсная икра с особым землистым ароматом, ачуевская — кучугур, стояла огромными глыбами на блюдах...
Ряды столов представляли собой геометрическую фигуру.
Кончился молебен. Начался завтрак. Архиерей в черной рясе и клобуке занял самое почетное место, лицом к часам и завешенной ложе.
Все остальные гости были рассажены строго по чинам и положению в обществе. Под ложей, на эстраде, расположился оркестр музыки.
Из духовенства завтракать остались только архиерей, местный старик-священник и протодьякон — бас необычайный. Ему предстояло закончить завтрак провозглашением многолетия. Остальное духовенство, получив «сухими» и корзины лакомств для семей, разъехалось, довольное подарками.
Архиерея угощали самыми дорогими винами, но он только их «пригубливал», давая, впрочем, отзывы, сделавшие бы честь и самому лучшему гурману.
Усердно угощавшему Елисееву архиерей отвечал:
— И не просите, не буду. Когда-нибудь, там, после… А теперь, сами видите, владыке не подобает.
Зато протодьякон старался вовсю, вливая в необъятную утробу стакан за стаканом из стоявших перед ним бутылок. Только покрякивал и хвалил.
Становилось шумнее. Запивая редкостные яства дорогими винами, гости пораспустились. После тостов, сопровождавшихся тушами оркестра, вдруг какой-то подгулявший гость встал и потребовал слова. Елисеев взглянул, сделал нервное движение, нагнулся к архиерею и шепнул что-то на ухо. Архиерей мигнул сидевшему на конце стола протодьякону, не спускавшему глаз со своего владыки.
Не замолк еще стук ножа о тарелку, которым оратор требовал внимания, как по зале раздалось рыканье льва: это откашлялся протодьякон, пробуя голос.
Как гора, поднялся он, и загудела по зале его октава, от которой закачались хрустальные висюльки на канделябрах. — Многолетие дому сему! Здравие и благоденствие!
А когда дошел до «многая лета», даже страшно стало.
Официальная часть торжества кончилась.
Архиерей встал, поклонился и жестом попросил всех остаться на своих местах. Хозяин проводил его к выходу.
Громовые октавы еще переливались бархатным гулом под потолком, как вдруг занавес ложи открылся и из нее, до солнечного блеска освещенной внутри, грянула разудалая песня:
Гайда, тройка, снег пушистый.
Ночь морозная кругом...
Публика сразу пришла в себя, увидав в ложе хор яровских певиц в белых платьях.
Бешено зааплодировали Анне Захаровне, а она, коротенькая и толстая, в лиловом платье, сверкая бриллиантами, кланялась из своей ложи и разводила руками, посылая воздушные поцелуи.
На другой день и далее, многие годы, до самой революции, магазин был полон покупателей, а тротуары — безденежных, а то и совсем голодных любопытных, заглядывавших в окна.
— И едят же люди. Ну, ну!
В этот магазин не приходили: в него приезжали.
С обеих сторон дома на обеих сторонах улицы и глубоко по Гнездниковскому переулку стояли собственные запряжки: пары, одиночки, кареты, коляски, одна другой лучше. Каретники старались превзойти один другого. Здоровенный, с лицом в полнолуние, швейцар в ливрее со светлыми пуговицами, но без гербов, в сопровождении своих помощников выносил корзины и пакеты за дамами в шиншиллях и соболях с кавале¬рами в бобрах или в шикарных военных «николаевских» шинелях с капюшонами под музыку первых радиоприемников того времени.
Он громовым голосом вызывал кучеров, ставил в экипаж покупки, правой рукой на отлет снимал картуз с позументом, а в левой зажимал полученный «на чай».
Всем магазином командовал управляющий Сергей Кириллович, сам же Елисеев приезжал в Москву только на один день: он был занят устройством такого же храма Бахуса в Петербурге, на Невском, где был его главный, еще отцовский магазин.
В один из таких приездов ему доложили, что уже три дня ходит какой-то чиновник с кокардой и портфелем, желающий говорить лично «только с самим» по важному делу, и сейчас он пришел и просит доложить.
Принимает Елисеев скромно одетого человека в своем роскошном кабинете, сидя в кресле у письменного стола, и даже не предлагает ему сесть.
— Что вам угодно?
— Мне угодно запечатать ваш магазин. Я мог бы это сделать и вчера, и третьего дня, но без вас не хотел. Я — вновь назначенный акцизный чиновник этого участка.
Елисеев встает, подает ему руку и, указывая на средний стул, говорит:
— Садитесь, пожалуйста.
— Да позвольте уже здесь, к письменному столу... Мне удобнее писать протокол.
И сел.
— Какой протокол?
— О незаконной торговле вином, чего ни в каком случае я допустить не могу, чтобы не быть в ответе.
Елисеев сразу догадался, в чем дело, но возразил:
— Магазин с торговлей винами мне разрешен властями. Это вы, кажется, должны знать.
— Власти разрешили вам, но упустили из виду, что вход в заведение, торгующее вином, от входа в церковь не разрешается ближе сорока двух сажен. А где у вас эти сорок две сажени?
Какой был в дальнейшем разговор у Елисеева с акцизным, неизвестно, но факт тот, что всю ночь кипела работа: вывеска о продаже вина перенесена была в другой коней дома, выходящий в Козицкий переулок, и винный погреб получил отдельный ход и был отгорожен от магазина.
Вина, заказанные в магазине, приходилось брать через ход с Козицкого переулка, но, конечно, не для всех.
Вина составляли главный доход Елисеева. В его погребах хранились самые дорогие вина, привезенные отцом владельца на трех собственных парусных кораблях, крейсировавших еще в первой половине прошлого века между Финским заливом и гаванями Франции, Испании, Португалии и острова Мадейры, где у Елисеева были собственные винные склады.
От брехня!!!
В пору афтору заняться беллетристикой!
А в чем брехня?
Дурдомов есть Дурдомов.Он и сейчас такой. Божьей милостью статист и жополиз у богатеньких. За 5 копеек в церкве перднет. Православный -себя называет. Не боится ни людей ,ни бога.
Как же мне найти прадеда Годелюк. В семье остались часы, которые дворянин Муханов дарил прадеду за службу и еще разные вещи с вензелями